Юрий Хвалев: Я и графоман наивной звезды

— Почему Лев Яковлевич? Наверно, опечатка, мою повесть должен подписать Лев Николаевич… Толстой? — я посмотрел на голосистую бабу.

— Я не толстая? — обиделась голая баба. — А что касается Львов, ты всегда будешь от них зависеть, потому что ты наивный кролик. Забудь про свою звезду, на этом аппарате далеко не улетишь!

В прихожей зажегся свет, я вышел из кухни и посмотрел на маму.

— Ты еще не спишь?

— Нет.

— Работал с рукописью?

— Нет. Мне нужно с тобой поговорить, мама.

— Завтра поговорим. Хорошо? Завтра…

Завтра я пойду и заберу документы из литературного института. Но об этом пока не знал никто, ни я, ни мама, ни голая талантливая баба, ни планетарный шлифовальный станок, ни Лев Яковлевич, ни кто.

Я мерил шагами мокрые улицы, кивком головы здороваясь с зонтами случайных прохожих, полет превратился в реальность. Реальность моего положения, умноженная на сделанную глупость, давала результат обыкновенного начала. Начала, к которому я был не готов. Находясь в подвешенном состоянии, очень легко сочинять. Темы, на предмет написания, как звезды в ночном небе, возникали сами по себе и исчезали.

— Эта тема вам по душе?

— Нет.

— А эта тема вам нравится?

— Нет.

— Может, этот сюжет, вам интересен?

— Да.

Я остановился около большой таблички, которая была прикреплена к желтому двухэтажному зданию с одной дверью.

«Заводу срочно требуются шлифовщики, ученики шлифовщиков. Администрация».

Я вошел в дверь, прошел по коридору, уперся в другую дверь с табличкой «отдел кадров». Я сделал первый шаг в самостоятельную жизнь, постучавшись в эту зеленую, несколько раз перекрашенную дверь.

— Разрешите войти?

— Входите.

— Я по вашему объявлению. Хочу устроиться на работу.

— Прописка есть?

— Есть.

— Разряд есть?

— Нет.

— Значит, учеником. Условия такие: три месяца обучения зарплата три тысячи, потом разряд, зарплата шесть тире восемь тысяч. Отпуск 36 дней оплачиваемый. Питание, путевки в санаторий, проездной на месяц — все это бесплатно. Устраивает?

— Да.

— Так, давай документы. Фотографии принес, хорошо. Медицинские справки есть, хорошо. Пиши заявление, заполняй анкету, вот образец.

— Призывник? — она изучающим взглядом смотрела на меня. — Ну что молчишь, в армии служил?

— Я свободен…

Расталкивая призывников, мы вползали в одну дверь кабинета и выползали из другой, снова вползали и выползали из кабинета. В этот момент мы были похожи на маленького ужика, у которого только голова и хвост, а туловища не было. Головой была мама, а я был хвостом. Я успевал раздеваться по пояс, широко открывал рот, показывал язык, говорил: «А–А–А». В это время мама без перерыва говорила, и говорила, показывала кучу справок и бумажек. Потом хвост, то бишь я, был отброшен и ждал у кабинета главврача, а мама была внутри. Она вышла с серьезным видом и тихо сказала: — Свободен.

— Я свободен. То есть, освобожден, — уверенно сказал я.

— Завтра в пятницу, без четверти восемь у проходной, — она листала мой военный билет. — Получишь пропуск, встретишься с наставником и начнешь работать, — она взяла анкету, заявление.

— А сегодня нельзя?

Она сняла телефонную трубку и начала звонить.

— Алло, Пал Петрович. Это Нина Игоревна из отдела кадров. Новенького к вам на участок оформляю, учеником. Рвется в бой. Да, у меня сидит. Сегодня пройдет по разовому пропуску. Хорошо.

— Сейчас пришлют за тобой. Вот пропуск, у мастера потом отметишь, и талон на обед.

— Не нужно, у меня есть деньги.

— Бери, уже положено. Деньги нужно сначала заработать, а потом тратить. Вижу, что маменькин сынок. Да ты не обижайся, у меня трое таких как ты. Старший второй год поступает в институт, двое в старших классах.

— А я ушел из института. Из литературного института, сам ушел — задумчиво добавил я.

Она не доверчиво посмотрела на меня. Я достал из папки журнал за прошлый год «стихи и проза XXI век», открыл десятую страницу, взял ручку и написал: «Нине Игоревне: желаю здоровья, счастья и долгих лет благополучия и поставил подпись».

— Это вам, от меня, — я положил журнал на ее стол. Мне хотелось произвести впечатление, потому что губошлепом, маменькиным сынком быть не хотелось. Она посмотрела в журнал, затем на меня, потом опять в журнал.

— Стихи? Твои?

— Мои.

— Спасибо.

Нина Игоревна настолько была удивлена и взволнована, что начала читать десятую страницу вслух. Ее голос заглушили грохочущие по коридору шаги, зеленая дверь распахнулась, и в нее влетел долговязый парень в джинсовой кепке, из–под которой в разные стороны торчали рыжие длинные волосы.