Виктор Точинов: Князь

Змий не вставал – оказался на задних лапах одним прыжком, подавшим его на полдесятка сажен вперед. Но дальше двигался не скачками – бежал, переступая, но очень быстро, куда быстрее, чем надеялся Ставр по причине громоздкого вида туши…

Князь, Ставр и Володимир командовали каждый своей станицей охотников, и подступали к змию с трех сторон.

Змий выбрал как раз сторону Ставра, словно проведал каким-то чудом, кто больше всех желал его заполевать…

Кричане не выдержали вида несущейся на них громадины. Бросили сеть и сами бросились врассыпную. И, хуже того, к стыду и досаде князя, неслись, опережая их, к лесу двое конных кметов из трех.

Ставр, бывший пешим, не побежал. Пытался принять змия на рогатину, – и рухнул, сраженный ударом громадного хвоста, змий как раз поворотился, и неспроста: третий кмет, сумев смирить забившуюся с испугу лошадь, подскакал к змию чуть сзади, не подсовываясь под клыки, и старался поразить мечом в брюхо, пониже основания хвоста.

Но змий оказался на диво прыгуч и поворотлив – в мгновение ока развернулся, сбив хвостом Ставра, и тут же раззявленная пасть схлопнулась на лошади и на всаднике, и дернулась в сторону, выдрав единый кус мяса из обоих.

И лошадь, и кмет рухнули, обильно заливая траву алым… Змий вновь поворотился и понесся дальше, на ходу сглотнув откушенное.

Ускакавшие кметы возвращались с видом понурым и пристыженным, и гнали пред собой сбежавших смердов-кричан.

– Взять всех, – коротко приказал князь Дмитру, и вновь повернулся к ловчему.

Тот умирал, и князь надеялся, что старый наперсник что-то скажет напоследок, но Ставр лишь булькал кровавыми пузырями, и отошел, так ничего и не произнеся.

Князь прошел к кмету, до сей поры сжимавшему меч в руке. Кмет от укуса страшной пасти умер почти сразу, и князь, преклонив колено, своей рукой опустил ему веки и поцеловал в холодеющий лоб.

Теперь стоило подумать о змие. Ушел бы тот к Днепру и порскнул бы в воду, князь не стал бы печалиться, пусть себе плывет, не для людей и не для их охот такую дичь Господь создавал. Но змий двинул в другую сторону, да и вообще водоплавающим не выглядел.

А князь отвечал пред Господом за свою землю, и дозволить топтать ее этакой твари не мог.

– Возьмешь след, станешь княжим ловчим, – сказал он подловчему Прокушке, старшему из уцелевших.

– Что с ними сделать велишь, княже? – кивнул ближний дружинник Дмитр на струсивших кметов и кричан.

– Сечь нещадно, – сказал князь после короткого раздумья. – Оставь людей: загонные как вернутся, народ весь деревенский скликнуть, вину объявить, и сечь.

– Доколе сечь? – уточнил Дмитр.

– Смердов до второй крови, кметов до самыя смерти, – приговорил князь, и добавил слово на непонятном Дмитру языке, должно быть нехорошее.

Кроме родного, князь знал пять чужих наречий, хоть и не покидал никогда надолго пределов державы. Говорил и по-ромейски, и по-фряжски, и по-свейски, и по-ляшски, и по-половецки. И грамоту разумел, мог тайное послание своей рукою начертать, писцов не утруждая. Порой в тех грамотках такое писано, что писцу, дела потаенные проведавшему, волей-неволей язык резать надо, да надежнее всего вместе с головой… Так никаких писцов не напасешься.

Дмитр согласно кивнул. Князь все сказал правильно. Смерд и есть смерд, с него спрос невелик: коли нету воинской чести, так и потерять нечего. Дружинник, если рассудить, над смердом высится, как сосна над травой, от ветра дрожащей, – но и спрашивается с дружинника по-иному, и дела его другой мерою измеряются.

Провинившихся поволокли на казнь, а остальные налегке двинулись по следу змия.

Прокушка заслужил и звание княжьего ловчего, и уважительное имя Прокуд легко, не особо и затруднившись, – хоть и по справедливости: был он и знающ, и годами подошел.

Тяжесть змия оказалась такова, что даже на сухом следы его лап оставались. А вскорости и след не стал нужен – змий обнаружился невдалеке, верстах в пяти или шести, на пастбище соседствующей деревушки Погорелье.

И туда погоню без всякого следа могли привлечь истошные вопли коров – такие, что и не скажешь, будто их издает животина… Могли – и привлекли.

…Растерзанные и частью сожранные буренки валялись кусками по траве, иные разбежались. Змий вновь присел, подогнув громадные нижние лапы, и сидел неподвижно, но теперь уже все знали, что сулит та неподвижность.

Князь смотрел на змия, а все смотрели на него. Он был князь своей земли, и владел всем, что здесь было, и всеми, кто здесь жил. И отвечал пред Господом за все и за всех.