Надежда Нелидова: Свекруха

Умеет Дробышко наводить тоску. Но как легко настроить нас друг против друга. Одним кинуть кусок чуть жирнее, другим поплоше. Разделяй и властвуй.

– Да ладно, – будто считывает мои мысли Эльза. – Сами-то мы как к свекровям относились?

Мы ещё ниже опускаем головы и ещё старательнее возим ложечками в чашках. На словах – да, семейная идиллия. Мы забрали свекровей к себе, что немедленно поставили себе же в великую, неоценимую заслугу перед вечно виноватыми мужьями. Их матери доживали в сытости, чистоте и тепле – это правда.

Вахрамеева, например, трогательно рассказывала всем, как она у свекрови ноги мыла и только что воду не пила. Омывала в тазике и осушала полотенцем, чтобы не было пролежней. Но однажды я присутствовала при сем священнодействии. Видела выражение лица Вахрамеевой и слышала, что она при этом цедила сквозь зубы… Лучше бы свекровь быстрее отмучалась и не купалась в этом океане ненависти.

Или Вера – идеальная дочь. Когда мама стала хворать, сразу продала её дом в деревне и перевезла к себе. У мамы деменция: она не узнает родных. Переживает, что дочка Вера совсем её позабыла и не навещает. Подворовывает сладости со стола:

– Дочка приедет – угощу.

– Мама, я и есть твоя дочка!

Вера закипает. Веру дико бесит забывчивость матери. В доме появился объект для раздражения. Нет, мама себя сама обслуживает и даже имеет по дому свои маленькие обязанности. Вытирает пыль, поливает цветы.

Но отныне единственная тема, на которую Вера неизменно съезжает во всех разговорах – это «чокнутость» матери и «ужас, если сейчас такое творится, что дальше-то будет?!» Рассказывая о причудах матери, выразительно крутит пальцем у виска. Она уже не зовёт её мамой, только «эта».

Вон, сегодня «эта» сходила мимо унитаза (начинается!) Включила и забыла зажечь под чайником газ. Приходится снимать и прятать газовый краник. Веру раздражает, если мама путается под ногами. Мама испуганно перестала выходить из комнаты. И это тоже раздражает Веру: «Прячется, как будто я фашистка какая».

Сердце у «этой» здоровое: значит, ужас будет тянуться десятилетия. Поневоле с умилением вспомнишь свекровь-сердечницу. Та, голубушка, и сама не мучилась и других не мучила.

Ах, как важно уйти вовремя, чтобы не надоесть всем хуже горькой редьки, не оставить после себя раздражённых воспоминаний. Но выбор у нас небогатый: лопнет сосудик в сердце или в голове. Лучше, если в сердце: тогда сразу.

Так было, так есть и так будет. Думаете, в советское время было лучше? Пожалуйста: советский фильм «Белые росы». На предложение среднего сына соединить однушку и двушку, чтобы жить вместе в трёхкомнатной квартире, старый Федос отвечает: «Не хочу в грех тебя вводить. Смерти моей ждать будешь». Вот так. При всём уважительном отношении сына к папаше.

Короток женский век, как у подёнки. Вообще жизнь коротка: только вчера психовали из-за близких немощных стариков – а уже на пороге стеснительно топчется собственная старость. Как быстро вернулся бумеранг!

– Хорошо стариться в Америке, – вздыхает Вера. – Там не дома престарелых – а сказка.

– Не свисти, – это Вахрамеева. Она жила в Америке семь лет. – Там тоже разные дома престарелых. Там тоже всё зависит от денег.

– Хорошо стариться на Кавказе, – упрямо заходит на второй круг Вера. – Была бы там родня – и айда: чемодан-вокзал-Кавказ. Или хотя бы в Среднюю Азию. Там старость носят на руках.

«У нас тоже, как на Востоке, уважают старость, – думаю я. – Пока она на ногах. Пока возится в огороде, закатывает банки, нянчится с внуками, тратит пенсию на любимых детей. Переписывает на них квартиры, машины, гаражи.

Как только старость обессилеет, сляжет и начнёт ходить под себя, – сыны и дочки немедленно вспоминают, что они никакой не Восток, а совсем даже наоборот: настоящая Европа. А в Европе, извините: дети сами по себе, родители сами по себе».

Сегодня у нас грустный повод собраться в «Папуасском счастье». От пневмонии скончалась Елена Аркадьевна: не прошла бесследно ночёвка под ёлочкой.

На похороны – вот чудо! – прибыла в своей перламутровой «ауди» Эванджелина. Возложила на могилку огромный букет синих гвоздик. Я видела, как у неё блестели слёзы на ресницах.

Узнав о планируемых маленьких поминках в подвальной кафешке, напросилась с нами. Наполнила крошечный полутёмный зальчик ароматом французских духов. Оглядывалась и говорила: «А здесь миленько». Заказала на всех водки, блинов, пирожков. О, мы узнавали Эванджелину с новой стороны!