Дмитрий Притула - 19 рассказов

Но ласковая. Когда она шла со своей мамой (а ходила Валя только с мамой, крепко держа ее за руку), лицо ее сияло безудержным счастьем. И если мама останавливалась с кем-нибудь поговорить, Валя смотрела на этого человека как на существо очень родное — доверчиво и, значит, с постоянной улыбкой.

Маша — теперь уже Мария Евгеньевна — пошла работать в школу. Отдала учиться и Валю, во второй класс. Как она училась? Не просто со скрипом, но со скрипом невероятным. Если бы не усилия Марии Евгеньевны, Валю оставили бы во втором классе навсегда. Но, уверяют, терпение и труд что-то там (если не все) перетрут. Вечерами Мария Евгеньевна буквально вдалбливала в Валину голову школьную программу.

Пример. Предстоит школьный диктант. Мария Евгеньевна брала его у Валиной учительницы и десяток раз заставляла писать, пока Валя не заучивала, как пишутся все слова.

Приходилось унижаться, это конечно. Всякий раз канючить, поставьте ей за год троечку, ну, с минусом, ну, с двумя минусами. Нет, чего только не сделаешь ради любимого существа. В общем, совершили немалое чудо: дотянули Валю до шестого класса. А дальше — всё! Учителя как сговорились: дальше, Машенька, никак нельзя. Вы мне поверьте, не собирается она быть доктором или инженером, она будет художницей. Машенька, ты же сама знаешь, ее предел — два класса, ну, пусть четыре, но спецшколы, а тут пять, и школы нормальной. Учителя словно бы забастовали. Всё! Школьное образование закончилось.

Да, ей даже группу дали — инвалидка умственного развития с самого детства.

И что девочке делать? Маша рассказывала, что в интернате детей учили не так даже школьным знаниям, как вполне внятным делам: клеить картонки, ящики сколачивать, так некоторые, наиболее продвинутые вперед дети в дальнейшем могли именно этим и заниматься. Или, к примеру, стать грузчиком, если сила позволяла.

А Валя умела только рисовать. Нет, она научилась читать, считать. И даже иногда книжки почитывала. Что она в них понимала, вопрос другой, и это вовсе ее личное дело.

Но рисование! Это единственное, что она любила делать. Мария Евгеньевна такое наказание придумала: пока не выучишь уроки, не разрешу рисовать. Она даже в куклы не играет, жаловался Евгений Алексеевич, телевизор иногда смотрит, а в куклы не играет. И всегда подчеркивал: но рисует она хорошо, я иной раз не понимаю, что она там нарисовала, но всегда чувствую: это хорошо. Странно, жаловался он знакомым, как неравномерно Господь раздает способности: умному и волевому человеку эти бы Валины способности, он бы непременно стал известным художником. Видно, Господь работает вслепую, прости меня, грешного.

Впрочем, Машины родители недолго и прожили после приезда Вали. Года через три помер Евгений Алексеевич, а вскоре за ним следом устремилась и Елена Андреевна. Видать, так и не смирились с Машиным выбором: вместо нормальной семейной жизни девочка-инвалидка умственного труда с самого детства. И Маша это понимала. Когда пришли Валины успехи, она вздыхала: жаль, папа и мама не дожили до этого дня.

Значит, остались вдвоем. Учительница младших классов и девочка-инвалидка. Копеечная зарплата и полукопеечная пенсия. Да, а Валя к этому времени начала краски осваивать, и уверяют, что все это дорого: краски, кисти, холсты. То есть молодая совсем женщина согласна была недоедать, носить выношенные одежды, не знать личной жизни ради этой вот девочки.

С чем у них было хорошо — с жилплощадью. Советовали: поменяйся, приплату получишь. Сколько-то лет прокантуетесь. Но нет. Большая светлая комната — Валина мастерская. А на двоих две комнаты — нормально.

Два года Маша ходила в кружок рисования при Доме культуры. Там был хороший учитель. Мария Евгеньевна говорила: как художник он так себе, но вот именно хороший учитель, и он не говорит, делай, как я, а учит, как пользоваться красками и прочему, ну, чему учит художник своих учеников. И он подтверждал Марии Евгеньевне, что у девочки большие, а может, и, очень большие способности, и, когда перед праздниками в Доме культуры устраивали выставки рисовальных достижений, он всегда выделял свою ученицу Валю.

Более того, когда девочке было лет, что ли, четырнадцать, он устроил отдельную Валину выставку — ну, вот только ее, и ничью более, картинки.

Все, кто видел эти картинки (и попозже), уверяют, что на них ничего не понять, но они такие яркие, что прямо-таки глаза слепят.

Нет, трудно рассказывать о том, чего сам не видел, и это понятно, мало кто из соседей пойдут в Дом культуры смотреть картинки девочки, про которую точно известно, что она с некоторым приветом. Нет, конечно, кто-то ходил, а иначе откуда было бы известно, что ничего не понять, но глаза слепит.