Слав Караславов: Одиночество

Тома и сейчас, стоит лишь прикрыть глаза, видит длинное тело утопленника, распростертое на песке, поцарапанное лицо и опухшие ладони, а рядом с ним, как выпавший искусственный глаз, блестели маленькие дамские часики — последний подарок запоздалой отцовской любви. Человек исчез с лица земли. Он пил, был вертопрахом, всю жизнь искал, где полегче. И все-таки были люди, которые горевали по нем. Одна женщина осталась без мужа, дочь — без отца. Два сердца, полные горечи.

Тома видел их и не мог не поверить в искренность их печали. Там, на окраине нового города, навечно остался лежать Длинный. Теперь ему наплевать на тяжелые носилки, железные решета и шутки Динки. «Вот так каждый упадет последней каплей высохшего источника, — подумал Тома и, чтобы успокоить себя, закончил: — А город останется…»

Да, белый город, выросший на берегах Марицы, останется и после них. Это радовало.

Тома поднялся и, снова плеснув в лицо холодной водой из фонтанчика, взглянул на солнце, жаркое и пронзительное. Из низкого двора вышел обходчик, зевнул лениво.

— Куда ты ездил?

— На похороны…

— Умер, значит…

— Умер, — подтвердил Тома.

Услышав их разговор, из окна высунулась темноволосая девушка.

— Кто умер, отец?

— Цоко Длинный, — резко сказал обходчик. — Ты его не знаешь.

Девушка не обиделась на сердитый ответ отца, облокотилась на подоконник и незаметно посмотрела на Тому. Глаза их неожиданно встретились, она смутилась и, робко улыбнувшись, быстро скрылась.

Что-то затрепетало в груди Томы. Уходить расхотелось, и он снова сел на камень.

Обходчик, должно быть, заметил эту перемену, покрутился по двору, долго возился со старым своим велосипедом, а когда подошел к криво висящей двери, оглянулся, сердито позвал:

— Марга!

В окне быстро показалась темноволосая голова.

— Что, отец?

— Занимайся! Хватит вертеться!

Голова тотчас исчезла, из глубины домика долетел голос девушки:

— Ладно… Слышала!

На дворе стало тихо. Тома наблюдал, как обходчик вскочил на свой обшарпанный велосипед, как блеснул на солнце спицами и пропал за поворотом дороги, ведущей к реке. Тома знал, что там ждут и его, но не стал спешить. Все равно рабочий день потерян. После кладбища вообще не было желания работать. К тому же робкая улыбка девушки заставила забыть обо всем. Он то и дело поглядывал на окно, ждал, что в нем снова появится девушка, но напрасно. Только однажды дрогнула занавеска, и Томе показалось, что за ней кто-то спрятался. Нет, наверно, он вообразил.

— Что изучаешь? — наугад крикнул он.

Ему никто не ответил. Голос его коротким эхом отозвался в пустом домике и погас. Но вскоре занавеска все же качнулась.

— Догадываюсь, тебе не очень-то хочется зубрить? — подразнил Тома.

— А тебе?

— Очень…

— Даже французский?

— И французский.

Из окна долетел тяжелый вздох, и после короткого молчания жалоба:

— Не везет же мне! Ну, никак…

— У тебя переэкзаменовка? — сказал Тома.

— Угадал…

Тома собрал всю свою смелость и, оглянувшись, глухим от волнения голосом проговорил:

— Выйди, я тебе помогу.

На этот раз девушка замолчала, должно быть, раздумывала. И когда Тома решил, что она рассердилась и не ответит, голос ее раздался вновь:

— Не хочу…

— Почему?

— Боюсь…

— Меня?..

— И тебя…

И только Тома собрался крикнуть, что он не людоед и ее не съест, как с огорода долетел чей-то голос:

— Марга, с кем ты болтаешь?

— Мама… — дрогнул голос девушки.

Тома встал с камня, виновато взглянул на домик и зашагал к воротам. Проходя мимо окон, замедлил шаг и бросил:

— До свидания!

Девушка не ответила. Дойдя до развилки дорог, он оглянулся и увидел, как в окне мелькнула темноволосая девушка и исчезла в глубине комнаты.

Он шагал по шоссе, и жаркий день был ему уже не в тягость; наоборот, радовал чудесными красками сентября. И жизнь ему виделась сейчас полной смысла и неожиданностей, ради которых стоит побыть на этом свете.

Белогрудые ласточки на крутом берегу растревожились не на шутку. Они стрелой носились низко над водой и шумно щебетали.

— Быть дождю! — Старик взглянул на небо. — Завтра, непременно. Уберем сита, а то река взыграет и унесет их.

— Кто знает, будет ли? — Тома не поверил в предсказание, а в душе обрадовался. На работу не идти, можно сбегать к обходчику, а то попробуй жди воскресенья.

Тома воткнул лопату. Они бросили на носилки сита, перенесли их поближе к шалашу и сели отдыхать, каждый занятый своими мыслями. Старик, как всегда, думал о заработке. Он ладонью пригладил песок перед собой, взял прутик и стал писать столбики цифр. Чем больше он писал, тем заметнее менялось выражение его лица, разглаживались морщины, а выцветшие глаза загорались надеждой.