Виктор Федоров - Весенний ветер

С войны я вернулся без соседа. Заметно осунулась, сгорбилась и постарела Мария Захаровна — жена Петра. Тяжело было и мне. Встретишься, бывало, с Марией Захаровной — и как-то неловко на сердце, словно виноват, что ее муж не вернулся с войны.

А время шло, отсчитывая месяцы, годы. Моим частым гостем стал Колька — сын Петра. Черноволосый и загорелый, расторопный и смышленый паренек, он как две капли воды походил на своего отца. Мне было приятно, когда приходил Колька. Сядет он рядом со мной, уставится на меня карими глазами и внимательно слушает. Он очень любил, когда я рассказывал о его отце.

Потом Кольку призвали в армию. Вот уже третий год пошел, как он служит. О Колькиной армейской жизни я осведомлен хорошо, потому что все его письма читаю и на них под диктовку Марии Захаровны пишу ответы. Мужу-то она, бывало, сама писала и читала его письма сама, а вот сына письма читать не может: с глазами стало плохо. Видно, старость и пережитые невзгоды отпечаток наложили.

Матери Колька слал письма небольшие, но получала она их каждую неделю. И вдруг в феврале — от него ни одного письма.

Мария Захаровна, озабоченная, пришла ко мне.

— Случилось что-то, Иваныч. Не может, чтоб он не писал.

Зная Колькину аккуратность и большую любовь к матери, я тоже чувствовал — молчит он неспроста.

— Ты, Захаровна, не волнуйся, — сказал я. — Ведь служит он где-то на Севере. А известно, какие там дороги зимой. Может, и почта не ходит. И потом, дело служивое у Николая. Мало ли какие причины бывают. Уехал на важные учения — и писать нельзя.

Не очень поверила моим доводам соседка, но несколько успокоилась.

Наступил март. По утрам с крыш свисали сосульки. Словно граненые штыки, они поблескивали в утренних лучах солнца и, подтаивая, падали на холодную землю, со звоном рассыпаясь, как стекло. В один из таких дней ко мне опять пришла Мария Захаровна. Она была взволнована необычно.

— Я, Иваныч, письмо получила, — сказала она. — Но вроде не от Коли. Не так он пишет. Уж не случилось ли чего? А?

Письмо было действительно написано незнакомым почерком, и я, нетерпеливо глянув в конец страницы, прочел: «С глубоким уважением. Полковник Фиронов».

Я стал читать письмо вслух:

— «Здравствуйте, дорогая Мария Захаровна!

Командование части радо сообщить, что сын ваш — младший сержант Николай Стрельцын — достойно служит Родине».

Взволнованный этой фразой, я полез в карман за портсигаром, но Мария Захаровна отобрала папироску.

— Не тяни, Иваныч, читай.

— «…Несколько недель назад, — продолжал я, — ваш сын и лейтенант Горбунов выполняли ответственное задание. Когда они возвращались на базу и проходили в горах через ущелье, произошел снежный обвал. Николай успел отскочить в сторону, а офицер поскользнулся на дороге, упал, и его засыпало снежной лавой…»

— Ах, господи, несчастье-то какое! — охнула Мария Захаровна.

Я продолжал читать:

— «Жив ли офицер или нет — этого ваш сын не знал. Одно было ясно: если не принять срочных мер, он задохнется под снегом. Как назло, под руками не было не только лопаты, но даже палки, а до ближайшего селения — не меньше пяти километров. Идти туда и звать на помощь людей — это было очень долго.

Ваш сын два часа при двадцатиградусном морозе разгребал руками снег. Снег набивался в рукавицы, таял. Вскоре рукавицы намокли, а потом обледенели. И когда он вытащил из-под снега офицера, сам почти уже не чувствовал рук. Лейтенант Горбунов был без сознания. Ему нужна была медицинская помощь. Ни о чем не думая, кроме как о спасении своего командира, Николай пять километров по бездорожью нес его на себе.

Ваш сын спас офицера, но сам обморозил обе руки, и нам пришлось немедленно положить его в госпиталь…»

Бледная, неподвижными глазами смотрела на меня Мария Захаровна.

— «Об этом мы хотели сразу же сообщить вам, — продолжал я, — но Николай очень просил, чтобы вас не тревожили. Теперь он почти выздоровел и скоро сам обо всем вам напишет. Мы с большой радостью сообщаем об этом, и от имени всего личного состава полка я приношу сердечную благодарность вам, матери, которая вырастила и воспитала сына мужественным и волевым человеком.

С глубоким уважением. Полковник Фиронов».

Некоторое время мы молчали, обдумывая только что прочитанное письмо. Цветастым передником Мария Захаровна смахнула с морщинистого лица блестящие, как росинки, слезы, задумчиво сказала:

— В отца он у меня. Отцовский характер…

Я на какую-то долю минуты представил Петра. Представил его перед собой таким, каким видел последний раз, когда в октябре 1943 года он, сержант саперного батальона, стоял по горло в стылой воде и своим телом закрывал пробоину в одной из лодок понтонного моста, по которому переправлялись наши танки. Лодку пробил осколок немецкой бомбы, а под руками не было ничего, чтобы быстро заделать пробоину. Тогда была дорога каждая секунда, и Петр, посиневший от холода, судорожно стиснув зубы, стоял в реке, прижавшись животом к лодке. Стоял так до тех пор, пока его не срезала пулеметная очередь «мессершмитта»…