Виктор Федоров - Весенний ветер

Штурмовики, сбросив бомбы, сделали разворот и, зайдя со стороны, почти задевая крыльями за маковки берез, поочередно ринулись на батарею. На такой малой высоте зенитчики не могли стрелять по самолетам: их снаряды упали бы за рощей на аэродроме. И единственное отделение, которое продолжало вести огонь, — это расчет крупнокалиберного пулемета. Но когда над позицией пронесся первый штурмовик, пулемет смолк. Над окопом пулеметчиков повисла мутная пелена. Когда ее отнесло в сторону, уже второй штурмовик направлялся на батарею.

— Что они молчат, леший их дери! — злился Харитоныч. И первый догадался — с пулеметчиками что-то случилось. Выскочил за бруствер и бросился к их окопу.

Через несколько секунд над позицией раздалось мерное постукивание пулемета:

— Та-та-та, та-та-та…

Это был поединок. Штурмовик приближался с бешеной скоростью, клокоча огнем. А Харитоныч стоял во весь рост и, прильнув к пулемету, направлял навстречу фашистской машине свинцовую струю.

Когда со свистом пронесся самолет, Харитоныч упал.

— Чугуев! К пулемету! — почти в самое лицо крикнул Ивану сержант Щеглов. И сам он выскочил из орудийного окопа, побежал к пулемету. Чугуев кинулся за ним.

Но уже третий, последний штурмовик приближался к батарее. Щеглов и Чугуев, не добежав десяток шагов до окопа пулеметчиков, ткнулись в снег. Чугуев, прижавшись к земле, с испугом смотрел туда, где виднелся пулемет. Ивану казалось, что Харитоныч убит, но вот тот поднялся в окопе, как-то странно покачнулся и вновь прильнул к пулемету.

— Ррр, ррр, ррр… — злорадно захлебывался штурмовик, изрыгая снопы огня.

И длинной очередью, пока были патроны в коробке, огрызался зенитный пулемет:

— Та-та-та-та…

Вдруг самолет выбросил из правого крыла черный сгусток дыма и, миновав позицию батареи, врезался в ольховый кустарник, обдав небо грязно серым дымом…

Когда Щеглов и Чугуев подбежали к пулемету, Харитоныч недвижимо стоял возле него, подогнув колени и подавшись корпусом вперед. Его пальцы намертво стиснули рукоятки затыльника пулемета. Шапка валялась под ногами, и из нее торчал клок ваты. От виска по левой щеке Харитоныча широкой полоской стекала кровь. Она крупными каплями падала на примятый снег и свертывалась красными шариками. Чуть поодаль безжизненно лежали командир расчета Дубанов, пулеметчики Зотов, Строев.

Минуту, может, и дольше, сдернув шапки, Щеглов и Чугуев стояли и молчали. Вечером у рощи прозвучали три винтовочных залпа. А на другой день, оставив у рощи несколько свежих холмиков и получив пополнение, зенитчики снялись с огневых позиций и опять двинулись вперед.

Штурмовые группы бойцов Первого Белорусского фронта медленно продвигались к центру города. Гитлеровцев приходилось выбивать из каждого дома, из каждого этажа. Город горел. Черный густой дым клубился над остроконечными крышами домов, над мрачными кирхами и смрадной пеленой тянулся в чистое небо. В дыму терялись, точно утопая в грязи, ослепительные лучи апрельского солнца.

В полдень бой стих. Бойцы закреплялись на занятых рубежах.

— Подтянут тылы и резервы — начнем опять штурм, — сказал пулеметчик Ващеев своему напарнику Ляпунову, когда они остановились в узком, как коридор, дворе. Ващеев ткнул рукой в грязную стену дома: — Подвал внизу. Из него улица видна как на ладони. Тут нам и приказано позицию занять.

Осторожно переступая через битый кирпич, которым была усеяна каменная лестница, пулеметчики спустились вниз. Это было полуподвальное помещение, разделенное надвое стеной с узкой металлической дверью. Первая половина была завалена дровами и ломаной мебелью. Квадратное окно с разбитыми стеклами выходило во двор. В углу, что был ближе к выходу, на узлах сидела худая, с бледным лицом женщина. Она испуганно уставилась на солдат, прижав к себе двух маленьких белокурых девочек-близнецов. А может, и не были они близнецами, а Ващееву лишь так подумалось, потому что девочки были очень похожи и одеты в одинаковые зеленые пальто. Они, как и их мать, робко смотрели на незнакомых солдат, на пулемет, который Ващеев держал на плече.

Ващеев, глянув на женщину и на детей, вздохнул и прошел к металлической двери. Ляпунов усмехнулся:

— Ишь ты, затаилась! Смотрит, будто мы с того света заявились.

— У каждого свое горе, — отозвался Ващеев.

— Го-о-ре, — протянул Ляпунов. — Небось в сорок первом у них не было горя, а радовалась эта дамочка, что ее супруг по нашей земле топает да ей посылки с нашим добром присылает.