Павел Кренев - Радиогений Митя Автономов

Прошлым летом из Посылторга пришла кордовая модель самолета, заказанная для меня моим отцом, в разобранном, естественно состоянии. Двигателем для пропеллера у него служила резина, которую надо было сильно закрутить. Я собирал — собирал этот самолет, прилаживал детальку за деталькой. А потом в присутствии всей семьи запустил на огороде в воздух. Думал: ну сейчас взмоет мой воздушный корабль над деревней, над нашим домом, словно лебедь белый, поразит всех своим полетом. Я ведь долго корпел над ним, все вымерял… А самолет мой, будто подбитый немецким истребителем, сразу после старта стал заваливаться на крыло и, описав в воздухе длинную неуклюжую траекторию, врезался в старый наш амбар лоб в лоб. Будто на таран пошел как летчик Гастелло. Амбар, конечно, эту катастрофу выдержал, а вот самолет мой… Восстановлению он не подлежал.

Ночью я плохо спал. И хоть сомневался я, но мне все-таки хотелось верить, что мы с Митькой установим связь с Москвой и со всем миром и будем слушать новости не из дребезжащего черного бумажного репродуктора, которых в деревне полно и которые включаются от и до, от стольки и до стольки. Конечно, у некоторых деревенских жителей уже стояли дома приемники, но тут-то свой, своедельный… Это, братцы дорогие, совсем другое дело! Подошел к нему, наушники надел, тумблером щелкнул и, пожалуйста: «Передаем для вас, уважаемые товарищи, последние новости». Причем получается, что приемник сообщает все только для меня и для Митьки. Мы у него уважаемые, остальных это не касается. И только мы первые будем знать о всех последних событиях в нашей стране за рубежом. Ну там, какие надои у коров, какой спутник запустили, что с целинными землями происходит? Как зовут нового космонавта и на какую планету он полетел?

Люди, конечно, потянутся ко мне и к Митьке: «Дайте и нам послушать, ребята. Мы, мол, тоже интересуемся».

А мы будем отвечать: «Пожалуйста, пожалуйста. Только в очередь встаньте, видите, сколько народу собралось. Наушники одни, а вас много».

Правда, кое-кого я бы в эту очередь не пускал. Особенно некоторых из старшеклассников…

Я несколько раз выходил на крыльцо. Сидел на нем и мечтал. На улице стояла весенняя радостная ночь, и знобкий ветерок забивался под наброшенную на плечи фуфайку. В преддверии скорого утра уже тренькали какие-то прилетевшие в деревню птахи, в лесу, на недалеком болоте, все кряхтел и кряхтел в весеннем азарте, призывал подругу заполошенный куропоть — самец куропатки. А над самой моей головой в темно-сером небе, словно куски рваной ваты, небыстро летели легкие сиреневые облака, с запада на восток. И прямо передо мной висела в просветленном уже небе северного апреля умытая весенней благодатью яркая луна. Она помаргивала мне широким своим расплывшимся левым глазом и как будто обещала, что тоже пошлет мне свое таинственное радиосообщение.

Утром очень хотелось спать, а на уроках душа немилосердно стремилась к Митьке, к интересному делу, к приемнику.

— Че, на крышу полезем? — спросил я Митьку первым делом, когда заявился к нему после уроков.

— Полезем, куда ж деваться, — кивнул он. — Только проволоку где достать медную? У меня точно нет. Может у твоего батьки?

У моего отца много чего есть, да только не про нашу честь. На такие дела особое разрешение потребуется. Но я видал в сарае на толстом старинном гвозде какой-то моток проволоки, кажись, медная и есть…

— А сколько метров надо?

— Метров сорок.

Я привел Митю в наш сарай. Он схватил моток, и его толстые губы расплылись в довольной улыбке:

— То, что надо, Павлик! Нутром чую — тут как раз сорок метров. И сечение в аккурат, и ни узлов, ни связок. Ура! Пошли антенну натягивать.

Но я понимал неизбежное: если взять без спросу, будет крепкий разговор с отцом. Мне меньше всего этого хотелось. Тем более, я вспомнил, что проволока эта досталась отцу тоже не за красивые глаза. Он выменял ее на полкорзины свежей наваги у городских торгашей, которые шастают по нашему берегу и меняют рыбу на все, что может пойти в ход у местных жителей. Отец хотел проволоку пустить на какое-то дело, но потом надобность, видимо, пропала и вот она висит без толку, нас, видимо, и ждет.

— Не, Митя, надо разрешения у папы спросить.

Тут Митька загрустил, он понимал, что мой отец переговорщик непростой…

— Не отдаст ведь твой батька, не отдаст, — пробурчал он с надутой губой. — Тот еще жадина, знаем мы.

Все достоинства и недостатки своего отца я знал не хуже Мити. Да он бережлив, конечно, даже, возможно и очень, но смолчать я не мог: