С кухни доносилась любимая военная песня моряков Северного Флота «Прощайте скалистые горы». Мне показалось, что Коля Бурков запевал громче всех, хотя краснофлотцем он никогда не был, в отличие от моего отца и Михалыча. Он, вероятно, просто любил Северный Флот.
— Хорошо, — спросил я Автономова, — а вдруг кто-то гибнет очень далеко. Как ты сможешь им помочь?
— На этот случай у меня будет самолет. Он будет всегда стоять рядом, на льдине. Сел в него и полетел.
Как-то все больно гладко получалось, и я засомневался:
— Митя, но ты ведь не умеешь на самолете. Для этого надо долго учиться…
— А зачем мне самому летать? Учат же летчиков, мне государство выделит кого-то, он и будет у меня работать. Вот ты, Паша, например, можешь выучиться на летчика, и я возьму тебя к себе. Согласен? Представляешь, мы спасем какой-нибудь ледокол, как Кренкель «Челюскин» спас, и нам с тобой присвоят звания Героев Советского Союза…
«Пусково» в тот вечер получилось на славу. Гости долго еще сидели и распевали военно-морские песни.
Митя увел своего отца домой. Михалыч шел по деревне, держась за сына, и путая мелодию, но громко выводил трагическую, но славную песню «Раскинулось море широко». Для него это было совсем не характерно — ходить по деревне с песнями. Но сегодня он праздновал свою радость, он испытал гордость за своего сына Дмитрия Автономова, своими руками сделавшего детекторный приемник.
Потом я на долгие годы потерял из виду этого незаметного, скромного и бесконечно талантливого деревенского парня Митю. Он куда-то уехал из деревни, я тоже уехал… А я ведь вспоминал его, вспоминал… Только по прошествии многих лет узнал, что он после окончания школы попал служить на Тихоокеанский флот и проходил службу на боевых кораблях. Командир корабля, разглядев в главстаршине Автономове толкового хозяйственника, упросил его остаться на сверхсрочную, и стал Автономов мичманом, боцманом вертолетонесущего крейсера. Хозяйство большое… И Митя довел это хозяйство до блеска. Говорят, его фотография долго висела на Доске Почета Тихоокеанского Флота.
И не стал Митя начальником полярной спасательной станции, оборудованной сделанными им самим замечательными приборами. А я не стал летчиком в его большом хозяйстве. Мне жаль…
Что поделаешь, так уж устроена наша жизнь: талантливые самородки из русских деревень пока что не нужны российской державе. Они, не замеченные, неприкаянные, растворяются где-то в калифорнийских университетских коридорах, да служат прапорщиками во всепоглощающей военной системе. Конечно, там тоже нужны грамотные люди, но зачем тогда скорбеть о хроническом отсутствии своих нобелевских лауреатов?
Я часто возвращаюсь из города в места, в которых бывало со мной то далекое и родное, что ушло теперь безвозвратно. Белой-белой июльской беломорской ночью я выхожу из дома, сажусь на полузамытое в песок старое бревно и вглядываюсь в серо-сиреневое, белесое небо, что раскинулось над уходящей в даль морской бездной.
И воочию вижу, как в светлом ночном мареве летят и летят одна за другой, в разных направлениях прозрачные воздушные волны и исчезают в размытости светлой ночи, в неясности горизонта, где сиреневое небо сливается с сиреневым морем. И чудится мне, романтику своих мест, что каждый из этих воздушных потоков несет свою нотку, свою мелодию, свой звук, свою радостную энергию. Поэтому в поднебесье висят переливы мелодичного веселого звона и создают нежную какофонию божественного мироздания. Под куполом небес звучит божественная музыка…
Всякий человек — это приемник этих волн и этих звуков. Человеческие сердца ловят их и по-разному на них реагируют, потому, что у людей сердца настроены по-разному. Они очень выборочны в восприятии тонов и мелодий и желают слышать только то, что им нравится. Поэтому и окружающий нас мир тоже разный, ведь он состоит из людей.
Мое сердце воспринимает от этих разносчиков энергии и сладкую музыку и слова любви к родной земле, к моему далекому-далекому детству, в котором жили мои родители, жил Митька Автономов. Когда я вместе с ним строил детский свой детекторный приемник.