Петр Кириченко: Вечером

Эти слова ее мне прямо как ножом в сердце. И все равно мне, замужняя она или нет, ничего этого понимать не хочу.

— Нет, — говорю ей, — вы хотите меня обмануть.

— Нет, не обманываю я, — клянется, — поверьте — нет!

И тоже, как и я, разволновалась, щеки снова покраснели, глядит на меня умоляюще, губы даже задрожали. „Поверьте, — просит, — честное слово… замужем!“

— Нет, — говорю, — и все! Не может быть так!

— Но почему? Почему не может быть?!

— Не может, потому что… — Я не знал, что сказать. — Потому что я не хочу так!

Тут она впервые улыбнулась, приветливо на меня посмотрела.

— Чудак вы человек, — говорит. — Так это, так… И ничего теперь не поделаешь.

Тоскливо мне стало от нашего разговора, поверил я, что она действительно замужем. Да мне-то, впрочем, все равно, но не бросит же она своего мужа, не уйдет со мной.

— Пойдемте, — сказал я сердитым голосом, — я хоть провожу вас.

— Пойдемте, — согласилась она.

Я и этому рад, идем, разговариваем о том, о сем, она о себе — не особенно, ни имени не сказала, ни где работает. Но я уж и не напоминаю… О весне поговорили, о кино.

— А вы, значит, пилот, — говорит она. — Тяжелая работа?

— Да не особенно, — отвечаю. — Знай себе лети, все само крутится, пассажиры только успевают пару раз головой повертеть — выходи, приехали… Я на местных линиях, рейсы короткие.

Она отчего-то рассмеялась… Но слова ее запомнились: тяжело — спросила. Никто больше так не спрашивал, кто ни узнает, сразу же: „Ох, как интересно!“ Интересно, конечно, но другой раз выйдет такой интерес, что лучше бы его и не было… Но вот мы идем, улица все вниз да вниз, фонарей совсем мало — дома одноэтажные, будто пригород. Собаки лают, далеко где-то гармошка слышится. Небо, как и все вокруг, темное, звездное… Идем. И свежестью потянуло, вроде бы от воды.

— Вот и мой дом, — говорит она и показывает рукою вперед. — Где два окна светятся, видите? Не надо меня дальше провожать.

— Хорошо, — отвечаю. — Неужели так и расстанемся и ничего вы мне не скажете?

Подумала она, помолчала и говорит:

— Расстанемся, конечно… Теперь я вижу, что вы зла мне не желаете, вы хороший… — руку она протянула и погладила меня по рукаву плаща. — Но больше ни слова, ладно?

Ну как тут не согласишься? Кивнул я, ладно, мол и сказал:

— Не хочется мне уходить, грустно… и зря вы не хотите встретиться.

— Нет-нет, — сказала она поспешно, — не надо об этом… Идите, я теперь сама.

— Идите вы, я постою.

Она повернулась и пошла, а я гляжу ей вслед, и до того тоскливо мне, обидно до невозможности. Была она и нет, ушла. И понял я, что никогда больше мы не встретимся, потому что в большом городе разве встретишься с хорошим человеком дважды. Вот с кем не надо бы, с тем и семь раз столкнешься… Постоял я, постоял и пошел назад, надо же как-то выбираться, потому что дороги-то я не замечал, а прошли мы порядочно. Всё сворачивали, поворачивали. И только я пошел, как вдруг будто толкнул кто, взял и оглянулся, и вижу, прошла она дом, на который показывала, и все вверх по улице идет. Оглянулась… А мне она отлично видна, потому что она как раз напротив дальнего фонаря. Силуэт ее так и отпечатывается. Еще раз оглянулась. Метнулся я тогда на другую сторону улицы, побежал вдоль заборов. В яму шуганул, выбрался и дальше. Тоска моя отлетела куда-то, сердце колотится. Отчего же, думаю, она меня обманывает?.. Ничего не понимаю. А она все идет и идет, оглянется, но меня-то не видно, она снова идет. Догнал я ее снова и подошел к ней.

— Вы меня все-таки обманули, — говорю, — и теперь я вам скажу — не надо никаких слов… но что же плохого…

— Да обманула я вас только потому, что возвращаться надо, — отвечает она и снова ласково смотрит. — Жаль мне вас. Мы уже часа три ходим.

— Ну и что, что три, — я ей сердито. — Подумаешь… А зачем обманывать.

Тут она увидела, что я весь перемазан землей и глиной, отстранилась так от меня и говорит:

— Ну вот испачкались в грязи…

— В яму влетел, — отвечаю, а стыдно самому, но не отряхиваюсь. — Какая же это грязь… Это глина.

Она пристально так поглядела на меня и говорит:

— Пойдемте!

— Пойдемте, — согласился я. — Только мне кажется, что в этих местах вашего дома нет.

— Есть! Вот там…

И рукой вперед показывает. А там — одна лишь темнота. Где мы стоим, там хоть земля серебрится от дальнего фонаря, забор сереет справа и дом один различается. А впереди — только темень… Словом, оказалось, что дома внизу стоят, под косогором, а заборы огородные наверху, все шиворот-навыворот. Подошел я к забору, посмотрел. Внизу дома, окна кое-где еще светятся, речка тускло мерцает, голоса оттуда слышны и собаки брешут. И похоже, что там, внизу, тоже улица.