Юрий Плашевский - Дуэт из «Пиковой дамы»

На языке военных топографов этот район назывался лесисто-болотистой местностью. На картах она изображалась нескончаемыми разливами зеленой краски, покрытой зловещими прерывистыми черточками горизонтальной штриховки. Штриховка и обозначала болота. А болот здесь было великое множество, и все они назывались «мхами». Было здесь болото «Большой мох» и болото «Малый мох» (простиравшееся, кстати сказать, километров на двадцать и чуть ли не превосходившее размерами «Большой мох»). Было болото «Черный мох» и даже болото «Сухой мох» (последнее пользовалось особенно дурной славой, как совершенно непролазное). Солдаты ненавидели эти болота пуще немцев и ко всякому «мху» добавляли обычно один и тот же эпитет, произносить который, правда, не всегда удобно.

Однако по этим болотам надо было ездить, надо было снабжать дивизии, сражавшиеся в лесах. Надо было перебрасывать тысячи тонн грузов: муку, мясо, крупу, соль, спички, табак, сапоги, шинели, валенки, снаряды, мины, гранаты, патроны, взрывчатку, горючее, медикаменты, фураж и многое, многое другое. Поэтому возникли здесь дороги совсем особого типа. Их называли здесь настилом, потому что дорогу настилали стволами деревьев, тесно прижатыми друг к другу.

Ездить по настилу было тряско. Зато ездить по нему можно было круглый год: и весной, и летом, и осенью, и зимой. Зимой даже было лучше: снег заполнял впадины между стволами, и машины не так трясло.

Вот лейтенант и вышел на этот самый настил. Даже занесенный снегом, он возвышался над землей почти на полметра, уходя в обе стороны, вправо и влево, ровной полосой, теряющейся во мгле. Николаев пошел на север. Ему надо было добраться до перекрестка дорог, повернуть почти под прямым углом на восток и на следующем стыке настилов взять к югу, описав таким образом огромную букву «П». Весь этот путь занимал больше тридцати километров. Только так мог лейтенант попасть к месту назначения, потому что дороги напрямик не было.

Лейтенант шел быстро, стараясь при каждом шаге ступать на верхние края бревен, занесенных снегом. От этого его походка была похожа на какой-то бесконечный танец. Небо сплошь было покрыто тучами. Но за тучами была луна, и потому все пространство заполнял слабый свет. Казалось, он исходил от снега, от верхушек деревьев, то уходивших в стороны, то подступавших к самой дороге.

Долго шел лейтенант, и за все время ни одна попутная машина, на которой он мог бы пристроиться, не обогнала его. Зато навстречу ему то и дело ехали грузовики, сани, шли колонны солдат.

Часа через два он добрался до перекрестка дорог, и тут ему повезло. У контрольно-пропускного пункта остановилась порожняя полуторка. Она шла как раз в тот штаб, куда лежал путь лейтенанта. Он залез в кузов, и машина тронулась. Пошел снег. Он падал все гуще и гуще. Машина тряслась по настилу. А лейтенант старался поменьше шевелиться, чтобы мокрый снег не падал ему за воротник.

Наконец машина остановилась. Он вылез. В сумраке между деревьями виднелись какие-то бугры. Он догадался, что это были землянки, и обрадовался: наверно, доехали. Хорошо было бы теперь забраться в тепло и заснуть до утра. Лейтенант сделал несколько шагов и напоролся на часового.

— Стой, кто идет? — раздался голос, и лейтенант увидел фигуру с автоматом на шее.

Фигура потребовала у лейтенанта «пропуск» — секретное слово, которое меняется каждые сутки. Здешнего пропуска лейтенант не знал. Часовой повернул голову и крикнул несколько раз в темноту:

— Карпенко, а, Карпенко!

— Чего? — донесся голос.

— А покличь сержанта! Хтось тут пришел и пропуска не знает.

— Сейчас.

Явился сержант. Николаев объяснил ему, кто он такой.

— Так вам в оперативный отдел надо?

— Ну да, так то завтра. А сейчас где-нибудь переночевать бы.

— Ах, переночевать! Ну пойдемте к нам.

Сержант повел его за собой. Прошли метров двадцать, остановились у одного из бугров, возле которого тоже стоял часовой. Лейтенант догадался, что это и был тот самый Карпенко, который вызвал сержанта. Спустились на три ступеньки, сержант отворил дверь, вошли. Здесь было темно и тепло. На столе в консервной банке с темной жидкостью плавал фитиль, зажатый проволокой. На кем дрожало крошечное зернышко пламени. Оно нисколько не освещало нутро землянки, а только еще сильнее подчеркивало тяжелый мрак, царивший в ней.

Сержант спросил у лейтенанта удостоверение личности, взял его, наклонился к печке в углу и, отворив дверцу, раскрыл маленькую книжечку, прочел все, что было в ней сказано о лейтенанте Николаеве.