Натиг Расулзаде: Вернулись с кладбища усталые

Он лежал неподвижно, прикрыв глаза, вспоминая, что впервые за много месяцев ему ничего не снилось, он попросту провалился в черную дыру сна, и тут послышались знакомые шаги, идущие из кухни сюда, в сторону спальни…

Он приподнялся в постели, глядя на проем распахнутой двери в ожидание, и тут… на пол возле двери упала тень и сразу же в проеме показалась знакомая фигура, закутанная во что-то белое… саван, что ли… Он без всякого страха, с любопытством наблюдал за ней, уже вошедшей в спальню и приближавшейся к нему на кровати.

– Амина, – полувопросительно, полу утвердительно произнес он.

Она приблизилась, молча освободилась от савана, осталась голой.

– Что ты? – спросил он. – Ты ведь умерла.

– Моя душа бессмертна, – проговорила она тихо, так что, он должен был напрячь слух, чтобы услышать.

– Да, – равнодушно покивал он, – знаю, читал, много раз слышал от вроде бы умных людей. Это что же, следствие того, что ты стала верующей во время болезни? Или не имеет отношения?

– Не говори в таком тоне, – сказала она. – Ты кощунствуешь. Надо верить.

– Да, наверное, ты права, но верить надо всегда, а не ударяться в религию только, когда тебе плохо, я так понимаю. А почему ты здесь? Разве только твоя душа бессмертна? Все умирают, и лежат себе потихоньку, никого не беспокоят.

– Я хотела тебе сказать, что там я видела нашего мальчика.

Он помолчал.

– Тебе это все равно? – спросила она. – Ничего не скажешь?

– Что мне сказать? – он развел руками, потом внимательно посмотрел на неё, она выглядела как до болезни. – Одно могу сказать: ты значительно поглупела после смерти.

– Я больше не буду приходить, – сказала она.

– Хорошо, – сказал он. – Главное не вздумай явиться на свои поминки по четвергам, перепугаешь всех до смерти.

– Ты такой же, Самед… – произнесла она и не договорила, исчезла.

Он еще некоторое время полежал в постели, чувствуя, что многодневная усталость еще не покинула его тело – ныли ноги, болели ребра и плечи, будто он долго таскал тяжести, вспомнил, что понедельник, что надо бы поехать на работу, хотя все его сослуживцы и начальство вчера были на похоронах и никто из них не ждет, что он в такой день явится и будет заниматься текущими делами компании, но оставаться дома сейчас было невмоготу. К её появлению он отнесся как к сновидению, изуродованному механизму реальности, в которую временно вторглась мистика, хотя она, Амина в те минуты стояла перед ним как живая, вполне живая, какой он давно её не видел. Необычно было ощущать в этой квартире свое одиночество, в квартире, что она долгие годы заполняла собой, потом своей депрессией, своей болезнью. Честно говоря, за долгие месяцы её болезни он успел возненавидеть её, она стала чудовищно капризной, и мало кто из сиделок выдерживал больше двух суток, и приходилось искать новых, платить вдвойне, втройне, только бы не уходили, чтобы он мог более или менее спокойно чувствовать себя на работе, не отвлекаться… он чуть не подумал – «по пустякам»… усмехнулся, приподнялся на постели, опустил голые ноги, не глядя вниз, поискал ими тапочки, пошел в ванную умываться, увидел на полке под зеркалом в ванной комнате её зубную щетку в стаканчике, вытащил, уронил в мусорное ведерко, умылся, побрился, в голове зазвенел пошлый мотивчик, под который он и закончил свой туалет.

Он вышел пройтись, мысль о работе прошла как-то сама собой, не хотелось сейчас быть в центре внимания, а если б отправился – это было бы неизбежно. Рядом с домом был уютный зеленый скверик, он направился туда. После ночного дождя воздух был свеж, дворничиха вытирала скамейки подозрительной тряпкой, он не стал привередничать, уселся на одну вытертую, закурил, огляделся. В углу сквера собрались тихие доминошники, деловито перекидываясь дельными замечаниями о ходе игры, малыш на трехколесном велосипеде ездил задним ходом, пока не уперся в скамейку, которую как раз приводили в благообразный вид, был окликнут и осторожно передвинут вместе с велосипедом, памятник почившему много лет назад писателю был чисто вымыт дождем, так что не наблюдалось обычных следов птичьих испражнений на его чугунной голове, две девушки студенческого вида, уткнувшись в свои телефоны, активно жевали и поглощали, одновременно делясь впечатлениями об Интернетских новостях, хорошо пахли кусты за спиной, за скамейкой. Мимо прошла девушка, прошла раз, прошла другой, приблизилась и робко уселась на краешек той же скамейки, на которой сидел Самед. Когда она ходила мимо взад-вперед, он исподлобья наблюдал за ней, наклонив голову и видел её ноги в дешевой грубой обуви, и подумал машинально, что Амина никогда не носила такой. А когда девушка присела, он поднял голову и посмотрел на неё и ничего примечательного не увидел – девушка, как девушка, лет двадцати пяти – двадцати семи, со следами нелегкой жизни на усталом лице, в потрепанном, но чистом плаще, который был в моде лет пять назад, маленькая сумочка на длинном через плечо ремешке. Она, заметив, что он довольно бесцеремонно разглядывает её, смутилась и, заикаясь сказала: