Валентина Ива - Мы такие все разные…

Не сиро ста меня Прокопий наказал: имеющий уши— да услышит, имеющий глаза – да увидит…

До концерта осталось двадцать пять минут. У меня было три варианта: 1. Пойти на концерт и отдаться музыке Моцарта. 2. Зайти в храм и поставить свечу иконе «Моление Прокопия и Иоанна Устюжских иконе Благовещения». 3. Поехать домой, поплакать и пожалеть себя, любимую.

Я выбираю первый вариант и медленно бреду к входу в Большой зал консерватории. Обхожу толкающихся, по мере возможности лавирую между скоплениями людей и благодарю бога за науку и за то, что моя юбка достаточной длины, чтобы закрыть кровавые коленки.

Билет мой недорогой, поэтому я пробираюсь в амфитеатр, где злобная служительница недоброжелательно тыкнула моим билетом в пространство: дескать, вам туда. Все устроились. Время пришло и голос «за сценой» произнес громко и четко: «Вольфганг Амадей Моцарт. Симфония № 1 ми-бемоль мажор. В трех частях».

Оркестр застыл в ожидании маэстро… и вот он, Филипп Ричевский. Я увидела этого достаточно известного дирижёра впервые. Тонюсенькая фигура в черном обтягивающем трико, в черном же кардигане до колен и в лаковых сапогах, опять же черных и до колен. Несколько необычный костюм для дирижёра. Зазвучала первая часть симфонии и мои травмы подверглись благотворному лечению великой музыкой.

Маленькая пауза между первой и второй частями симфонии мощно нарушилась «голосом за сценой»: «Ария Дон-Жуана из оперы «Дон-Жуан», – провозгласил неведомый бармалей, о-оочень плохо исполняющий свои обязанности ведущего концерта. Дирижер окаменел. Чтобы спасти его от ступора, видимо должна была прилететь прекрасная принцесса и поцеловать его, чтобы он оттаял, но с принцессами в этот вечер была напряженка… Черные, до плеч, волосы Филиппа встрепенулись. Пауза затянулась. Маэстро тихо приходил в себя… Началась вторая часть симфонии…

Арии графа и графини из «Свадьбы Фигаро», дуэт Папагены и Папагено из оперы «Волшебная флейта» и еще, и еще, все звуки гениального композитора, сложенные в произведения в его голове и записанные его божественной рукой, обрушились на мою мятущуюся душу, согрели её и обезболили. Концерт пролетел, как чашка кофе в утренней постели. Переполненный зал медленно перетек в фойе, а я присела на канапе, придерживая раненую руку. Рядом со мной сидели такие же не торопящиеся домой люди. Отогнув штору на двери, заглянула злобная служительница и, неприязненно поглядев в наши глаза, нагло выключила свет. Растерянные любители классической музыки побрели одеваться, а за нашей спиной гас свет. Нас выдворяли из консерватории. Все говорило об одном: «Катитесь, наконец, побыстрее, мы торопимся домой, черт бы вас драл!!!». Мне стало ясно, что не служительница злобная одна-единственная, а это общая тенденция – жажда наживы. Мне стало грустно. Заныли не только коленки и локоть, но и чуть-чуть подлеченная Моцартом душа. Я вознесла Прокопию маленькую молитву: «Прости меня, я больше не буду зятя грызть!», потом – Господу: «Прости и помилуй нас всех!» и потащилась до дому. Противная слеза, выточенная «прелестными» ощущениями от сгибавшихся коленок, нарушающих подсохшие корки запекшийся крови, повлекла мою руку в карман за носовым платком. Я нащупала в кармане картонный квадрат и выудила его на свет божий. На небольшом желтом кусочке бумаги написано: «Министерство культуры Российской федерации. Московская государственная консерватория имени П.И. Чайковского. Большой зал. Веселые арии Моцарта. Амфитеатр середина. Стоимость услуги 800 руб.»

Какие все-таки ужасы лезут в голову, когда вечные ценности, к которым ты благоговейно прикоснулся, перечеркнуты в один миг неистребимым хамством!..

Изливая мою грусть, поэтому неприятному поводу, я вспомнила Венскую оперу, великолепный зал которой предназначался не только для музыкантов, но и для слушателей, где мне посчастливилось полгода назад слушать ассорти из Доницетти. Понятное дело у нас больница для врачей, а школа для учителей, а консерватория для билетерш…