Сергей Санеев - Жизнь, как есть

Конец декабря, предновогодние утренники. И вот мы с женой приходим чуть раньше на праздник к сыну, чтобы занять места в первом ряду. Воспитатели суетятся, им некогда расшаркиваться перед родителями, они с головой в подготовке спектакля.

Вдруг ко мне подбегает одна из воспитательниц и тараторит, торопясь:

– Сереж, нужна твоя помощь. У нас возникла проблема с Дедом Морозом, мы настойчиво просим исполнить роль тебя.

– Да я только со службы. Что, прям в форме?

– Нет, мы тебя оденем. Идем скорее.

– Да надо подумать.

– Некогда думать, через 15 минут начинаем.

Мы бежим в условную гримерку.

– Раздевайся, – торопят они меня.

Эту команду я выполняю легко и быстро. Теперь одеваемся. Сначала красные штаны. На два размера меньше, чем я ношу, но натянул. Дальше – халат с кушаком. Здесь все нормально. Следом – валенки. Они даже визуально очень маленькие.

– Не натяну, – говорю.

– Натяни, Сереженька, что ради детей не сделаешь?!

Начинаю обуваться в валенки:

– Нет–нет, они размера на три меньше. Давайте я буду в ботинках.

– Ты где видел Деда Мороза в военно–морских ботинках? – строго спрашивают воспитатели.

Думаю, наверное, подвиги и складываются из таких вот мелочей. Просовываю ногу в валенок. Чтобы проникнуть в него полностью пальцы ног приходится сжать в кулаки. Второй – тем же способом.

– Я долго так не выдержу, – ною я.

– Выдержишь, Сережа, всего 45 минуток, – гипнотизируют меня воспитатели хором.

Я настраиваюсь на подвиг. Оказывается, что это еще цветочки, главное испытание – впереди.

Борода на резинке – нормально. Очки в сборе с носом и усами на очень короткой вытянутой резинке, считай, на веревке…

– Ой, ой, – чуть не плачу я, – не надо, больно.

– Как это не надо? Не бывает Деда Мороза без очков и усов. Веревка с усами так врезалась в хрящ, разделяющий ноздри, что из глаз невольно брызнули слезы.

– Замените хотя бы веревку на более длинную, я же ничего не вижу из–за слез. Да и стишки все вылетели из головы от боли.

– Сереж, нет длиной веревки, да и время уже. Ты слышишь, как тебя дети зовут?

И вправду, в зале дружно кричали дети:

– Дед Мороз! Дед Мороз!

Это, значит, меня они хотели увидеть. И я пошел, ведомый Снегурочкой (одной из воспитательниц), потому что сам из–за слез ничего не видел. А вытереть их было невозможно, мешало обилие оборудования на моем лице. Ступни, сжатые в кулаки, придавали моей походке схожесть с походкой киборга, раненого в жизненно–важные органы.

И вот плачущий, плохо передвигающийся, ведомый за руку Снегурочкой, я появился перед веселыми детишками и их родителями. Никто ничего не заметил, даже того, что праздничные стишки я цедил сквозь зубы, сжатые плотно от боли. Больше, чем на героя Нового года, по поведению я был похож на героя какого–нибудь советского фильма, где на допросе бородатый солдат–партизан, почему–то одетый в красное, твердил оккупантам:

– Ничего я вам не скажу! – сквозь зубы, конечно.

Мне казалось, что спектакль длится целую вечность, но, так или иначе, утренник закончился, мои физические муки – тоже.

Все были довольны, мой сын периодически громко кричал:

– Это мой папа! Это мой папа!

А жена потом спросила:

– А что ты такой скованный был?!

Блюз или Восторг властью.

Мы с детства приучены к тому, что мы и власть едины.

Утро 21 века. Начало зимы. Мама откидывает одеяло в волевой попытке подняться с постели. И сразу скрип:

– Да что же это за ледник такой, по квартире ветер гуляет. Ну–ко, потрогай батареи.

Трогаю:

– Да чуть теплые.

– И за что мы платим круглый год? За этот мороз? У них в квартирах тоже так холодно? Сомневаюсь!

Мама, утепляясь, продолжает бурчать, вспоминая все обнадеживающие плакаты прошлого:

Завтра будет лучше, чем сегодня.

Коммунизм не за горами.

Мне все это нытье уже изрядно надоело, я уже сто раз предлагал продать эту Богом забытую квартиру, где вода не поднимается до третьего этажа, где зимой + 15 в квартире. Но у мамы аргумент: мы здесь прожили 46 лет, и ты будешь жить здесь!!!

А я не понимаю, ради чего эти муки терпеть: программно не искупаться, не постирать, даже не побриться!

У мамы есть еще аргумент: мы в 40–е годы жили еще хуже.

Да! Аргумент! Но у меня вопрос: а куда мы движемся, взад или вперед?

К середине дня, к обеду начинается другая история. И, если вы думаете, что между первой и второй есть перерыв, то – не думайте, его нет.

– Сахар уже дороже 40 рублей! – сокрушается старушка, – а картошку из того, что мы купили, половину приходится выбрасывать!