Сергей Чекмаев - Лауреат

Кирилл обошел покачивающегося Вячеслава, мельком подумал, что зам и правда выглядит не очень – набрякшие веки, красные, слезящиеся глаза, по лицу растеклась нездоровая бледность. Как бы и в самом деле не спился.

– Хочешь всемирной славы? – зло бросил Камов вслед. – Думаешь, потомки памятник поставят? А новым Менгеле прослыть не боишься?!

Рудников сбился с шага, хотел развернуться, взять Камова за шкирку, словно напрудившего лужу щенка, бросить в лицо пару яростных фраз… Удержался с трудом.

– Его результатами по гипотермии и баротравмам медицина пользуется вполне осознанно. Без, как ты говоришь, ненужных рефлексий. Но никто почему-то не спешит назвать его именем клинику или исследовательский центр!

Это был не тот Камов, который шесть лет назад блистательно защитил докторскую на ученом совете и которому Кирилл предложил престижную работу в Проекте сразу после официальной части банкета.

– Мне не нужна клиника, – помолчав, медленно проговорил Рудников. – Уж ты-то знаешь лучше других…

– Знаю. Но всем не объяснишь. Нас по-другому не называют: «Проект Рудникова» и никак иначе.

– Тебя так волнует, что пишут журналисты? Раньше они делали из нас героев, а теперь – так и не дождавшись результатов – мешают с грязью.

– Да! Волнует! Потому что их читаю не только я! Жена, мама, друзья… Они ничего не говорят прямо, Кирилл. Но мне уже не верят. И я не могу запретить им думать и шептаться за моей спиной.

«Хорошо, когда только за спиной, – подумал Рудников, вспомнив Элю. – Тебе пока везет, Слава. Твое имя упоминают только вместе со мной и на вторых ролях. Обычно меня полоскают в одиночестве».

– Пятнадцать минут славы очень быстро превращаются в месяцы и годы ненависти, если ты не можешь обеспечить немедленный результат. И ты решил сдаться, Вячеслав? Руки опустились?

Камов заметно сник. Огонь, еще недавно полыхавший в глазах, куда-то ушел, уступив место усталости, отчаянию и неверию в собственные силы.

– Дело не во мне. Я был с тобой с самого начала и – ты прав – пойду до конца. Даже после таких ночей, – он отстраненно посмотрел на свои кисти и спрятал их за спину. Наверное, ему, как и Кириллу, тоже виделась везде чужая кровь. – Но кроме нас, в Центре работают еще несколько сотен человек. И с каждым днем остается все меньше тех, кто верит в успех. А те немногие, что не сломались, больше не гордятся своей работой и стараются пореже об этом вспоминать. Особенно на людях.

Перед солидной дверью с табличкой «Руководитель Проекта» Кирилл остановился, вставил в прорезь личную карточку. Индикатор плеснул зеленым, замок загудел и щелкнул. Рудников вошел в кабинет, досадуя про себя, что вместо привычной утренней работы придется теперь успокаивать зама, вести бесконечный разговор, в котором им обоим прекрасно известны все слова и фразы. Но Вячеслав остался снаружи. Помялся на пороге, звучно сглотнул и пригладил волосы.

Кирилл подумал, что он собирает силы на заключительную парфянскую стрелу. И не ошибся.

– Помнишь самую несмешную медицинскую шутку? – спросил Камов. – «Чем крупнее врач, тем больше у него кладбище». Если судить по результатам, ты у нас как минимум должен быть министром здравоохранения. А то и председателем ВОЗа.

«Вот и Вячеслав сдается. Если не выдержит и он – я останусь совсем один».

Надо держаться. Верить и держаться.

Только где взять еще хотя бы немного этой самой веры, когда ее не хватает уже не только на друзей и близких, но даже на себя самого?

После работ по расшифровке генома научный мир всерьез взялся за проблему искусственного конструирования ДНК. Конечно, генетическое программирование человеческого организма пока еще оставалось делом неблизкого будущего – и не только по морально-этическим причинам, не хватало мощностей и быстродействия даже суперкомпьютеров. Но отдельные типы клеток уже поддавались перестройке, тем более что один из них, чужеродный и смертоносный, никак не хотел уступать современной медицине, несмотря на все богатство ее арсеналов.

Сбросив на кресло надоевший пиджак, Рудников сел за стол, развернул к себе экран компьютера, старательно отводя глаза от висевшего на стене наградного листа. Каждую строчку он давно выучил наизусть, особенно ту, что, набранная старинным витиеватым шрифтом, красовалась в графе «Название работы»:

Кирилл Рудников, «Методы управляемой перестройки раковых клеток».

Когда-то лаконичные формулировки вселяли в него гордость и наивную веру, а теперь при взгляде на них Рудников испытывал лишь стыд и бессилие. Поэтому он старался не смотреть в ту сторону, но по закону подлости красочный бланк в застекленной рамочке упрямо лез в глаза.