Алексей Мошин - Неразлучники

Панихида началась. Запели певчие. Капитан Пышкин подтягивал баском, поднимая голову кверху.

Анна Александровна поместилась ближе к отцу, её поддерживал муж, чтоб не упала. Александр Сергеевич встал, когда началась панихида, но, по-видимому, еле держался на ногах; его поддерживали сестра милосердия и вдова Чаева. Иногда он присаживался на минутку; сестра милосердия давала ему нюхать нашатырный спирт.

Перед выносом тела Александр Сергеевич впал в обморок. Вдова Чаева тёрла ему виски. Анна Александровна рыдала громко. Гроб несли капитан Пышкин, помощник почтмейстера и ещё какие-то важные лица в мундирах с орденами. Мелкие чиновники с завистью посматривали на важных лиц нёсших гроб, и каждый надеялся подоспеть на смену тому, кто устанет или не пожелает больше нести. Не по бескорыстному усердию они желали нести гроб, а потому, что на них тогда будет глазеть на улице толпа. Они будут объектом общего внимания, это им будет приятно; кроме того в толпе найдутся знакомые, которые увидят их несущими гроб начальницы и, может быть, подумают, что они в хороших отношениях к семье начальника; а это подымет их во мнении знакомых.

Розов заметил, что одно из важных лиц уже собирается уступить кому-нибудь своё место у гроба и уже было сделал движение, чтобы занять это место, но Розова неожиданно отстранил Митяев и сменил важное лицо.

За гробом, низко опустив голову и покачиваясь, шёл готовый упасть под гнётом горя Александр Сергеевич. Два чиновника вели его под руки. Тут же шла Анна Александровна, её поддерживал муж. В толпе появился бедно одетый с измождённым лицом Виктор Александрович. Он шёл за гробом матери, не решаясь показаться ни отцу, ни сестре.

В открытые окна домов глазели обыватели на похоронную процессию и на пёструю густую толпу.

В церкви собралось много народу.

Храм был большой и заканчивался аркою, по бокам которой было два придела. Посредине арки поставили гроб. У стены арки, на стуле сидел совсем ослабевший Александр Сергеевич. За его спиной поместился Виктор Александрович и вдова Чаева. Александр Сергеевич увидел сына и ни слова ему не сказал, только ниже опустил голову. Хор певчих стройно пел печальные мотивы похоронной службы. В толпе, собравшейся в церкви из любопытства, посмотреть на покойника и на плачущих родственников, кое-кто полушёпотом обменивался замечаниями относительно того, всё ли, по их мнению, было на похоронах «как следует». Помощник почтмейстера Вилин широко перекрестился, прикладывая персты ко лбу, груди и плечам, вздохнул и нагнулся к капитану Пышкину, который осенял себя маленьким крестом, водя перстами на груди около орденов.

– Фадей Семеныч, – шепнул Пышкину Вилин, – я вам простить не могу вчерашнего: при такой игре вы меня без двух оставили…

– Я же извинялся, – ответил Пышкин шёпотом, – экий вы… Не хотите ли с кладбища на поминальный обед вместе поедем, у меня извозчик.

– Нет, мы с доктором условились, я с ним поеду.

Диакон Иван Евлампиевич возглашал ектению. Кадило раскачивалось и позвякивало в его руках, выбрасывая клубы дыма от ароматного ладана.

Александр Сергеевич приподнимался со стула, чтобы молиться стоя, но сейчас же садился.

– Ишь, бедный, как убивается, – говорили в толпе, – стоять не может.

– Шутка ли: столько лет вместе прожили, да в этаком счастье-то, словно два голубя…

Вдова Чаева отошла на минутку от Александра Сергеевича и поманила к себе чиновника Митяева. Тот подошёл.

– Господин Митяев, съездите узнайте, хорошо ли там Филёв распоряжается?.. – Всё ли от кухмистера принесли?.. Прикажите почтальонам Иванову и Моложеву, чтобы официантам помогли. Пусть Филёв смотрит, чтобы стол накрыли как следует, и сейчас же оттуда возвращайтесь скажите мне, всё ли хорошо…

Хор минорными аккордами пел:

«Житейское море»…

– Вы пойдёте на кладбище? – спрашивал Пышкин Вилина.

– Придётся… Неловко иначе… Да и всё равно некуда время девать, пока всё это кончится.

Отец Иона тоненьким дребезжащим голосом читал:

«Елика аще разрешите на земли, – будет разрешена и на небеси»…

Анна Александровна громко рыдала, припав к гробу матери. Александр Сергеевич плакал и еле держался на ногах, сын его поддерживал.

– Теперь будет прощание с телом и вынос на кладбище. – сказал Розов Гусеву. – Пойдём-ка из церкви: душно здесь.

Хор пел:

«Иде же несть болезнь ни печаль, ни воздыхания».

На поминальный обед много собралось знакомых и едва знакомых. В передней Иванов и Моложев и два другие почтальона с ног сбились, принимая верхнюю одежду входивших и сваливая в углу на сундуке, так как на вешалке не было уже места.