Леонид Соловьев - Одна любовь

Здесь от Степана Лаптева он узнал, что Стешин первый сын, Михаил, утонул, а теперь около нее вытягивается и крепчает второй сын, Василий, белобрысый, долговязый парень, глядящий на всех взрослых исподлобья и постоянно грубящий матери своим сиповатым баском.

И тогда с Иваном Алексеевичем приключилось нечто странное, что бывает уделом только высоких душ, напряженно и небесследно живущих на нашей земле. Он увидел знакомые места, увидел Стешу и с недоумением, сердечной мукой понял, что никогда не переставал любить ее. Поэтому и не женился, хотя вовсе не трудно было ему при его трезвости, деловитой солидности подобрать себе хорошую жену. «О память сердца, ты сильней рассудка памяти печальной!..» Память сердца властвовала над ним. Мостки через ручей – совсем другие мостки, ничуть даже не похожие на те, что были тогда, а он мысленным взором видит Стешу: перегнулась через перила, загляделась на свое отражение в струистой воде… Пруд – опять она, чуть пригнувшаяся под тяжелым коромыслом; темный горячий взгляд, кинутый исподлобья, вкось… Поваленная ольха на берегу… Но туда Иван Алексеевич боялся заглянуть даже и мысленным взором! Сам себе сердито удивляясь, нещадно ругая себя за это глупое страданье, вовсе уже неприличное в такие годы, он ничего не мог поделать. Намучившись, сознался перед Степаном Лаптевым; тот понял, никаких шуток себе не позволил и мудро посоветовал уехать из родных мест, слишком уж памятных.

А Стеша, надо заметить, была в это время почти старуха – пятьдесят один год. Муж ее, разбитый параличом, не работал, ползал с костылями и, опухший, озлобленный на весь мир, беспрестанно терзал жену и сына попреками. К счастью, колхоз, где работали Стеша и Василий, был дельный, с хорошими трудоднями, на жизнь вполне хватало.

В Рязани у Ивана Алексеевича нашелся один знакомый из областной конторы связи, дело со службой устроилось: поступил в экспедицию. Человек грамотный, аккуратный, он в короткий срок отлично зарекомендовал себя, и начальство уже к весне задумало выдвинуть его на повышение. А здесь как раз вышла нехватка в сельских письмоносцах. Он всех удивил, когда на самом пороге служебного повышения добровольно вызвался пойти к себе на родину простым письмоносцем.

Какой, подумаешь, был ему смысл возвращаться из города в деревню на трудную, разгонную работу, на малый оклад? А вот был же смысл, да еще и особый! Очень скоро Иван Алексеевич убедился, что службу выбрал самую подходящую, по сердцу. И не в одной только Стеше заключался особый смысл его службы, но и еще во многом.

Одинокая, бессемейная жизнь могла бы в конце концов его обирючить, иссушив и замкнув его душу. Этой беды он сумел избежать: от природы и умный и добрый, он обрел на своей беспокойной работе высокое счастье всегда и всем быть нужным. Служба письмоносца тысячами живых нитей связывала его со всем большим и многошумным миром. Нигде он не был лишним, наоборот, обязательным и желанным. Он вхож был в каждый дом, а так как ему доверяли, то вхож он был и во все дела своей округи – от официальных и общественных дел до семейных разладов. Занесет, бывало, письмо и увидит молодую жену заплаканной, а мужа бледным, взбудораженно-злым, значит – ревность. Значит, надлежит присесть, завести разговор. Начинаются откровенные взаиможалобы молодых супругов и мудрые, успокоительные замечания Ивана Алексеевича с примерами из пережитого, прочитанною, виденного на сцене в разных городах; взять бы хоть вот сочинение великого и гениального английского писателя Шекспира под заглавием «Отелло», не зря сочинялось, а для примера: своими глазами не видел, не приставай к жене попусту, а наговорить могут и злоумышленно, люди бывают разные, не всякое слово – правда. Случилось ему однажды зайти с письмом к Антону Игрейкину, а хозяин как раз, сильно выпив, поссорился с женой и пустил в ход кулаки. Иван Алексеевич долго не раздумывал, уговаривать не стал, поднял свой ореховый подожок и пошел на Антона в атаку, да с таким напором, что тот, здоровый сорокапятилетний мужик, вдобавок еще и пьяный, не осмелился на ответный удар и только защищал руками голову, не думая уже о спине и боках. Жена вскочила, убежала к соседям, а Иван Алексеевич вышел из дома Игрейкиных несколько минут спустя запыхавшийся и очень сердитый лицом. Но шума, между прочим, не было никакого, все происходило в полном молчании с обеих сторон, потому и слухов для Антона обидных не возникло из этого происшествия.