Коллектив авторов - Достучаться до звёзд - сборник фантастических рассказов

– Есть хочешь?

Тум… ту-тум…

– Есть хочешь?

Тум… ту-тум…

– Есть хочешь? – повторила старуха.

– Не-ет! – закричал он. – Нет! – и судорожно вцепился дрожащими руками в автомат.

– Что с тобой? – вскинула брови старуха.

– Так, – он прикрыл глаза. – Нашло что-то, – и устало положил голову на стол.

Странный щекочущий запах не давал сосредоточиться, мешая вернуться в привычное состояние и стать прежним лейтенантом Патрио Мьютом.

Стать… Патрио Мьютом?.. А кем же он в таком случае был только что, секунду назад? Кто он вообще на самом деле?..

– Что это так сильно пахнет? – не выдержал он, резко подняв голову.

– Где? – не сразу поняла она.

– Ну, вот – это? В комнате?

Старуха потянула носом, принюхиваясь.

– A-а! Это оранжики! Цветы такие… У них сейчас самый сезон.

– Оранжики, – повторил он задумчиво и вспомнил те неприметные жёлтые цветочки, в которые уткнулся, падая в канаву. – А кто жил в том доме? – кивнул он за окно. – Напротив вашего?

– В том, куда ты кинул гранату? Старик один пришлый… Но он уже тоже давно ушёл туда, где нет зла… Умер.

Она погладила лежащую перед ней деревянную шкатулку.

– Мой Ларри любил забираться к нему на колени и таскать его за козлиную бороду. Хохочут при этом оба, как дети малые…

– Ларри? – не понял Патрио.

– Ну да, Ларри… мой мальчик…

Лицо старухи передёрнула боль, и она снова умолкла, опустив голову. Приставив автомат к стенке, лейтенант тоже опустил голову на руки.

– Я вздремну немного, – сказал он. – Разбудите, когда наши вернутся.

– Смерть разбудит, – тихо ответила старуха, не поднимая головы, и лейтенант снова подтянул к себе отставленный было автомат.

Щекочущий запах оранжиков всё лез к нему, всё будил забытые воспоминания детства…

«К чёрту! К чёрту! – гнал он от себя навязчивые видения, всё больше и больше в них погружаясь, стараясь в то же время следить сквозь полуприкрытые веки за странной старухой… А та подняла голову и открыла свою заветную коробочку.

– Ларри, Ларри, – зашептала она подрагивающими губами. – Где ты сейчас, сын мой? Где ты? Где ты?

– Я тут! – кричит он ей в своём сне. – Я у дедушки на коленях! – и радостно треплет смеющегося меднолицего индейца за белоснежную редкую бородёнку.

– Вот тебе талисман, разбойник, – слышит он голос матери. – Вот эту половинку серебряной пуговицы я повешу на шейку тебе, а эту – оставлю у себя! – и он видит, как она, смеясь, прячет вторую половинку пуговицы… в старухину шкатулку!

Или… или это старуха прячет в свою коробку его пуговицу? Когда же она успела?…

В полусне он нашарил рукой висящий на шее талисман и вытащил его на свет. Нет, всё на месте, просто померещилось, что старуха прячет его сокровище в свой мини-сундучок…

Половинка пуговицы выскальзывает из его сонной руки и, тихо звякнув, падает на гладкую поверхность стола.

………………………………………………………………..

…Выстрел вдребезги размозжил сон, сорвавшись с места, Патрио схватился за автомат.

– Крепко спишь, лейтенант, – на пороге, криво ухмыляясь, стоял его сослуживец Харфур. – Мог бы и не проснуться, – он кивнул в сторону. – Старуха уже было вытащила из-под тебя автомат… Так что с тебя причитается!..

Стряхнув остатки сна, Патрио повёл взглядом по комнате. Рядом со столом, свесившись со своей коляски, сидела прошитая пулями старуха с раскрытой шкатулкой на коленях.

– Идём! – позвал с порога Харфур. – Уже пора.

Перерезанный надвое автоматной очередью, Харфур свалился у двери. Не глядя в его сторону, Патрио наклонился и осторожно взял у старухи с колен её сокровище. На залитом кровью дне шкатулки лежала сложенная вчетверо бумажка, а на ней – половинка серебряной пуговицы. Дрожащей рукой он приложил её к той, что висела на толстой нитке у него на шее – линия разлома совпадала идеально. Еле сдерживая бьющееся сердце, он взял в руки забрызганный кровью листок, развернул. В нижней его части хорошо сохранились строки какого-то стихотворного текста и, с трудом шевеля дрожащими губами, он прочитал:

… Так тяжело, хоть вой подчас.

И понимаю я, натужно —

чтоб мир очистить от зараз,

его от нас очистить нужно.

Пока же не закаменел

вконец я сердцем,

мой Иисус, приди ко мне —

дай мне согреться!

Яне мальчишка, я не трус,