Пенни Джордан: Нежданная любовь

– Я схожу с ума от твоей чувственности. Господи, как ты могла вообразить, что можешь не вызывать влечения? Ты самая желанная из женщин, каких я когда-либо знал.

Он сжал ладонями ее лицо и неистово целовал. Она чувствовала крепость и жар его тела, его ритмичные, эротические движения.

– Сара, я не хотел заходить гак далеко. Я должен прекратить это. Я должен...

Она заставила его замолчать, прикусив его нижнюю губу. Обхватив Стюарта руками, она без стеснения приняла его в свои объятия и почувствовала, как дрожь пробежала и по его телу – он не стал противиться искушению обладать ее жаждущим телом.

Сара извивалась на кровати, стонала как безумная, ощущая движения его языка у себя во рту.

Ее тело и душа хотели более сильных, глубоких, интимных соприкосновений с его плотью. Когда наконец она почувствовала тяжесть его пылающего от жара тела на себе и это произошло, то она неистово вскрикнула от свершения того, в чем она так нуждалась. Он осторожно сдерживал свои движения, она же изогнулась под ним, впившись ногтями ему в спину. Она совершенно ошеломила его накалом желания, и он вскричал, что боится причинить ей боль и уже не может управлять собой.

Сара достаточно много читала и слышала о том, какие ощущения можно при этом испытывать. Но глубина и сила свершившегося настолько потрясли ее, что она вскрикнула, находясь почти в благоговейном страхе, дрожа и чувствуя, что не может пошевелиться, словно ее существо неподвластно ей. К своему ужасу, Сара обнаружила, что плачет, вернее, слезы просто непроизвольно текут у нее из глаз. Она этого и не заметила бы, если бы Стюарт не стал осторожно слизывать слезинки. Он держал ее в своих объятиях, успокаивая и шепча слова благодарности. От этого Сара вдруг почувствовала себя несчастной – ведь ему все происшедшее было знакомо, это только она ощутила себя обновленной, свежей, сильной и, когда они слились воедино, бессмертной. Теперь, уставшая от удовлетворенной страсти, Сара почувствовала неловкость, неуверенность, стыд от своей распущенности. Она хотела отстраниться от Стюарта, но он держал ее слишком крепко. На нее напала апатия, физическое и душевное изнеможение – такого она не чувствовала раньше никогда. Ее неодолимо потянуло ко сну. Она пыталась сопротивляться, силой заставить себя бодрствовать, но не смогла. Последнее, что она увидела, погружаясь в сон, – это лицо Стюарта перед собой. Он целовал ее, но не страстно и жадно, а нежно. Из множества разнообразных чувств, переполнявших ее взбудораженную душу, она отметила ощущение тепла, удовольствия, близости и полного понимания со Стюартом. Все эти ощущения определялись одним завлекающим словом, которого надо было опасаться. Это слово было «любовь».

Но Стюарт не любил ее, он любил другую. Стюарт...

Она глубоко вздохнула и провалилась в сон.

Сару разбудило утреннее солнце, его косые лучи упали на кровать. Она ощутила тепло на веках и сонно и вяло потянулась – сон все еще не отпускал ее. Наконец она открыла глаза и поняла, где находится. Она села, охваченная ужасом, и уставилась в окно, соображая, что это не окно ее спальни, а окно спальни Стюарта. Скоро это будет их общая спальня. Она не могла этому поверить, и у нее пересохло в горле от охватившей ее паники. Должно быть, она спала долго и глубоко, потому что была завернута, как мумия, в стеганое одеяло. На кровати лежала только одна подушка, и на ней виднелось углубление только от одной головы – ее собственной. Это означало, что либо Стюарт проявил душевную тонкость и заботливость, сообразив, как неловко, неуверенно и смущенно она почувствует себя, проснувшись и увидев его рядом, либо он просто не захотел остаться с ней. Эта мысль вызвала дрожь.

Кто-то, а, кроме Стюарта, сделать это было некому, аккуратно сложил на стуле ее одежду. На столе около кровати она обнаружила фляжку с приложенной к ней запиской. Она схватила ее и прочла следующее: «Кофе во фляжке. Я позвонил твоей маме вчера вечером и сказал, что мы за ужином выпили бутылку вина и решили, что неразумно ехать на машине, поэтому ты переночуешь здесь».

Больше в записке ничего не было, ни слова любви, ни упоминания о том, что произошло ночью. Но по крайней мере он побеспокоился сообщить родителям, хотя вполне мог бы разбудить ее и отправить домой...

И если бы он так поступил, она почувствовала бы себя отвергнутой, а это было бы нестерпимо больно.

Знал ли он об этом? Догадался ли? О чем ему было догадываться? Он понял, что она обладала разрушительной способностью потерять самоконтроль и так отдаться желанию и страсти... Сара покраснела, вспомнив прошедшую ночь. Ее тело, наоборот, не испытывало никаких неудобств, общепринятых в таких случаях. Но ощущало оно себя по-другому: томным, зрелым, словно против ее воли и несмотря на потрясение от собственного бесстыдства оно тайно впитало в себя чувственные воспоминания о прошлой ночи и сознавало, что в конце концов оно представляет собой такой же прекрасно настроенный и восприимчивый инструмент, как у других, включая Анну. Она была способна возбуждать и вызывать желание.