Оливия Гейтс: Лунная богиня

— Я впервые приехала в Нью-Йорк и думала, что мне безопаснее остаться в номере отеля, а не ходить по ночным улицам одной.

— И ты была в безопасности, — ответил он.

— Я бы так не сказала. Особенно когда меня оставили наедине с тобой. С человеком в два раза больше меня, в двадцать раз сильнее, не говоря уже о титуле принца с дипломатическим иммунитетом и грандиозными правами.

— И ты решила, что я всех отослал, чтобы остаться с тобой наедине.

— Я была права.

— Но ты решила, что у меня зловещие намерения, и поколотила меня.

— Не преувеличивай. Я врезала тебе всего разок.

— Хватило одного раза, потому что я чуть не упал как подкошенный. — Он сжал рукой горло, будто снова чувствуя удар. — Не говоря уже о шоке при виде того, как ангел неожиданно превращается в гарпию. После этого я хотел тебя круглосуточно.

Луджейн, ужасаясь тому, что сделала, попыталась сбежать. Джалал ее остановил, не прикасаясь к ней. Он просто ее окликнул. Именно тогда он впервые сказал, что у нее «серебристые глаза».

В ту ночь они не были близки, хотя Джалал с легкостью мог добиться своего. Он ждал два месяца, пока Луджейн едва не потеряла голову от желания. После первой близости она стала одержима Джалалом на следующие четыре года.

Их отношения были необузданными, ненасытными и чрезвычайно страстными. Но чем больше они утоляли физическое влечение, тем опустошеннее она себя чувствовала эмоционально и психологически.

— Колотить меня во второй раз не было надобности, — сказал он. — Ты нокаутировала меня, просто взглянув завораживающими глазами. Ты хотела меня так же сильно, как я хотел тебя. — Она открыла рот, чтобы возразить, но он ласково коснулся рукой ее подбородка, заставляя сомкнуть губы. — Не спорь. Я говорю очевидные вещи. Так ты желаешь восстановить прежние отношения? Как в первый раз, когда мы занимались любовью…

Ей не удалось возразить, что они никогда не «занимались любовью», потому что Джалал приложил палец к ее губам.

Она отшатнулась, а он вздохнул и опустил руку. В его глазах читались страстные воспоминания.

— Я помню каждое прикосновение наших тел, каждое ощущение, когда ты отдавалась мне, каждый твой ответ и просьбу доставить тебе удовольствие. Все это словно закодировано в клетках моего тела. Я помню все.

Луджейн смотрела на него, ее шок и ярость сменились истомой. Казалось, будто его близость действует на нее сильнее любого изменяющего сознание наркотика.

Нет, она не попадет под влияние Джалала снова. Ее безрассудство слишком дорого ей обходится. И не только ей.

Она встревожилась. Следует убедиться, что на этот раз он уйдет навсегда и не вспомнит о ней до конца своей жизни. Лучше всего не бросать ему вызов.

— Воспоминания хороши, я уверена, — произнесла она. — Но ты сосредоточился на несущественных воспоминаниях, забыв об актуальных. Например, ты забыл, почему хотел вычеркнуть меня из своей памяти.

Внезапно его взгляд стал холодным.

— Я все помню. Хорошая память — проклятие аль-Шалаанов. Именно из-за нее я не смог тебя забыть, как собирался. Как только я узнал о твоем возвращении, сразу понял, что всегда о тебе думал.

Она пожала плечами:

— Несмотря на непогрешимость твоей памяти, ты забыл о негативном. А этого негатива вполне достаточно, чтобы испортить то, что ты считал замечательным.

— Ты имеешь в виду то время, когда ты увивалась около одного из моих лучших друзей, обманом заставила его жениться на тебе, а потом отправила его на тот свет в рекордно короткий срок? Хотя два года — не рекордно короткий срок. Как всегда, я восхищаюсь твоим упорством. Ты, наверное, хотела избавиться от него раньше.

— Так предполагаешь ты.

Увидев вызов и удовольствие в его глазах, она разозлилась на себя: «Сосредоточься! Оставайся равнодушной, и ваша конфронтация сойдет на нет».

— Так почему бы тебе не исправить мои предположения? — спросил он.

Она едва не посоветовала ему исправить самого себя.

Вместо этого Луджейн решила избавить Джалала от заблуждений, которые явно подпитывали его порочный интерес к ней.

Луджейн смиренно выдохнула:

— Мне не удалось обо всем рассказать, когда мы… в последний раз встретились. Я до сих пор не считаю удобным говорить об этом, но предполагаю, что нет никаких причин держать это в тайне, по крайней мере от тебя.

— Ты предупреждаешь меня, чтобы я держал язык за зубами? Разве я такой известный болтун?

— Ты хочешь сказать, что не передашь мои откровения в средства массовой информации? Не напишешь о моей тайне в Твиттере? — Она с сожалением скривила губы. — Но ты прав. Зная, как тщательно ты хранишь секреты, можно быть уверенной, что больше информации выудишь не у тебя, а у трупа. Но я не подумала о твоей непоколебимой осмотрительности, когда ты появился через два месяца после смерти Патрика. Из-за суматохи, в которой я оказалась, я меньше всего собиралась рассказывать тебе о том, что произошло.