Олена Притула - Судья

В порыве восторга Хаим длинными руками притянул смущенного Эхуда к себе, приказал жене:

– Дай ему еще мяса, Ахса! Смотри, положи как следует, уж сегодня мы накормим нашего мальчика так, что он позабудет все на свете.

– Сейчас, Хаим, дай только встать, – ответила Ахса простуженным голосом. Ей пришлось перегнуться через стол, чтобы достать до большого блюда. На тарелке, перемешанные с обмякшими перьями зеленого лука, остались лишь маленькие косточки с розовыми мясными островками. Пронеся над столом большой живот, чуть не задев им чашки, Ахса красными мозолистыми руками счистила остатки козленка в тарелку Эхуда.

– Поешь, сынок, что осталось, – даже когда Ахса пыталась говорить с домашними тепло, выходило, будто она кричит.

Эхуд с недовольством уставился в тарелку с костлявой кашей.

– А где Длила? Почему она не встретила меня? – спросил он.

Голоса за столом стихли, в сером доме повисла растерянная тишина. Даже Ахса не нашлась, что ответить сыну.

Третий день месяца авив мог стать самым счастливым из всех дней, выпадавших жителям деревеньки Мерон, если бы им не помешало то обстоятельство, что Эхуд был женат.

Собственно, ради жены он затеял путешествие на Крит. До женитьбы, Эхуд, как все в деревне, за бесценок сдавал шерсть скупщикам, приходившим в конце весны к стенам крепости Мерон. Он был молод, не знал себя и не знал женщин. Смыслом жизни была еда. Эхуд жил от еды до еды. Редкое чувство покоя, случавшееся каждый раз, когда он ел досыта, обволакивало тело щекочущим восторгом. Кроме этого не было ничего: лишь тупая бессмысленная работа. Дела никогда не кончались. Он мог проработать целый день и, вот, вечером, словно из зловещей черной норы уже вылезали новые, приводя его в тупую ярость. Когда же Эхуд познал свою жену, к радости от еды добавилась новое, незнакомое ощущение. Чувство, что оказывается, он не только скотина, ходящая за скотиной; чувство, что он – Эхуд, сын Хаима из колена Нафтали – есть мужчина, есть господин чьей-то жизни. Он вдруг узнал, какое это наслаждение, когда твой мужской орган бьется в ней злобным хорьком. Когда ты видишь боль в её испуганных глазах, чувствуешь сведенные судорогой ноги справа и слева от себя, но знаешь: она ничего тебе скажет. Нужно лишь приказать: жестом, взглядом, можно просто толкнуть, и она покорно ляжет с тобой в твоей хижине, будет чинить твою одежду, будет для тебя варить. Если поев, ты почувствуешь, что голод все еще грызет дыру в твоем животе, ты ударишь наотмашь и узнаешь, каково это, быть хозяином другого существа, чужой хрупкой жизни.

Больше Эхуд не был одинок, ему больше не нужно было нести свою душу одному. Тщеславный дух и жажда серебра вошли в его сердце. Неясные мечты свербели неотступно в разуме Эхуда, как ночные цикады. Собрав всю шерсть, какую дал весенний постриг, он отправился на Крит.

У Эхуда было две младших сестры. Их уши, кривые, как сушеные инжирные лепешки, торчали по бокам треугольных голов, так же, как у брата; передние зубы были квадратными и разъезжались в стороны, словно зубы свои они нашли на дороге и вставили себе в рот. Братьев у Эхуда не было.

Прождав три года, в которые жена Эхуда, Длила, ходила за его козами, молола зерно и убирала за его сестрами и родителями, выждав затем еще год траура, в который она делала тоже самое, но обряженная в черную накидку, Длила была возвращена в дом отца.

Мохар [4] Мохар – сумма, которую муж традиционно выплачивал отцу невесты за отнятую у него рабочую силу и девственность жены. Мохар обычно составлял 50 шекелей серебра (около 550 г). Также жених оплачивал пир, дарил девушке другие подарки во время ухаживания и на свадьбе. , заплаченный за неё мужем, давно кончился. О нем напоминал бубен, обтянутый красной кожей. Теперь он одиноко стоял на полке с домашней посудой.

Поскольку братьев у Эхуда не было, Длилу снова отдали замуж. На сей раз за робкого, пугливого трутня Йонатана. Робость его простиралась так далеко, что он робел завести детей. Каждый раз наполняя сосуд, Йонатан выливал его в навозную кучу [5] Эвфемизм, обозначающий способ предохранения от нежелательной беременности. . В остальном, он был неплохим мужем. Почти все время Йонатан спал на выпасе. Длила делала работу в доме. Её жизнь почти не изменилась. Разве что невыносимо тяготили землисто-бурые стены в доме. Йонатан, казалось, не замечал, каково это, возвращаться с промозглой серой улицы в желто-коричневый дом. Всю зиму Длила обдумывала, как подступиться к Йонатану, уговорить его часть серебра от весенней продажи шерсти пустить на покупку краски для стен.