Пол Сэлфинг - Эскизы любви

– Ты там был?

– Был мед и газировку пил. Вот только усов и бороды не было.

– А зачем ты мне это рассказал?

– Совсем недавно я был уверен, что все в прошлом. А сейчас я хочу верить в то, что все еще будет. И все еще возможно. Хочется жить не спрашивая – За что мне это? но пытаться понять – Зачем мне это?

«Зима»

Мы успокаиваемся только познав истину. Вне зависимости от того истина она или нет.

– Что случилось?

– Ты не замечаешь?

– Нет. Кажется, все нормально.

– Но ведь они – чужие. … да. Чужие.

– Ты преувеличиваешь.

– Но они же ясно сказали: «мы так жить не хотим.»

– Ну надо было спросить: «а как так?»

– Ответ был прост: «мы не хотим жить так, как вы жили, как живете и как будете жить дальше».

– А чего же они хотят?

– Не знаю. И не понимаю.

Это произошло вдруг. Неожиданно и беспричинно. Оказалось, что рядом живут молодые, милые и симпатичные люди, о которых почти ничего не известно. Причем никаких особых отличий в общем-то и нет. Ну да. Они одеваются по-иному, ведут себя иногда не так как принято, своеобразно реагируют на что-то. Но при всем при этом они были, в чем-то неуловимом, другими.

В чем? Трудно сказать. Старшие, со всеми их повседневными загрузками важными, кажущимися необходимыми, срочными делами, лишь иногда снисходили до попыток поговорить и договориться. Они именно так это называли и понимали – договориться, искренне считая, что их собственные старшие, в их время, точно также просто с ними договорились и сняли все проблемы, которые привычно называли проблемами отцов и детей. Вот только сейчас что-то было не так. Порой, но все чаще, возникало ощущение-тревога – а можно ли договориться? И договориться, о чем?

– Что ты думаешь о работе после института?

– Думаю.

– Может быть пойдешь к нам? У нас есть место.

– Зачем?

– Ну как? Это твоя профессия. Есть перспектива. Небольшая зарплата, но после защиты…

– Нет. Это не мое. Ты не волнуйся. Институт я закончу.

– А потом?

– Что-нибудь найду.

Вначале казалось, что все идет нормально. Молодые ищут себя, должны перебеситься и все нормализуется, все будет как у всех, как обычно. Волноваться нечего. Просто надо помогать и направлять. Ведь точно также делали и наши старики. И все получилось.

– Что ты думаешь по поводу работы?

– Ищу.

– Ну сколько можно?

– Пока не найду.

– Ну тебе же предлагали хорошее место, неплохая зарплата, определенное положение…

– А зачем мне все это?

– Ну хотя бы затем, что бы было на что жить.

– Я у тебя ничего не прошу. На то, что мне надо я зарабатываю.

– А дальше?

– Посмотрим.

…

– Им ничего не надо. Ни прошлого, ни настоящего, ни будущего.

– А может быть им не надо того прошлого, того настоящего и того будущего, которое ценно для нас?

– А что это такое?

– Не знаю.

Оказалось, что молодым не нужна их страна, государство, народ, нация. Просто не надо. Они живут только здесь и сейчас и интересуют их только они сами. Причем это не эгоизм, как это принято считать. Этим молодым нужны только они сами и только они сами являются единственной ценностью для них самих. Они приходят тогда, когда им надо и уходят тогда, когда им надо. Они не пытаются быть вежливыми и приличными, они пытаются отстраниться от любой зависимости. Они не говорят о свободе и о правах человека – они просто свободны именно так, как понимают свою свободу. Им никто не нужен и ничто не нужно. Они самодостаточны.

…

– Как же нам быть и как же нам с ними жить?

– Мы ничего не можем сделать.

– Они уходят?

– Да они уходят. И они уже не вернуться. Пусть уходят. Единственно, что мы можем – не мешать.

«Осень»

Все прошлое и будущее действительно лишь в качестве настоящего, как то, в качестве чего оно присутствует в настоящем.

К.Ясперс

– Помнишь? Нет, конечно, ты помнишь. Это нельзя было забыть …

– Ты о чем?

…

– Много работы. Это и хорошо, и совсем не очень. Слишком много соблазнов.

– Это ты о погоде? Еще много солнца и эта прозрачная тишина. Лучше всего ничего не делать, греться и о чем-нибудь вспоминать…

– А тебе когда-нибудь приходилось бежать по сельской дороге, босиком, когда ноги утопают в теплой, мягкой пыли, фонтанчиками пробивающейся сквозь пальцы. За тобой остается шлейф пыли, такой же горячей и, как сейчас кажется, столь великолепной. Или сидеть с ребятами у старого сарая, доски которого всегда были ласковыми и такими теплыми. Они были странно узкими и какими-то шелковисто-ворсистыми. А цвет совершенно особенный – серый. Потом, много-много лет я искал такие же доски и такой же сарай. А его все нет и нет. Он остался там, в прошлом.