Лилия Подгайская - Подарки – не отдарки

Их любовь расцвела в казавшиеся спокойными пятидесятые годы, на подступах к шестидесятым, когда остались позади военное лихолетье и послевоенная разруха, и начали уже уходить в воспоминания страшные годы жесточайшей войны, в которую оказалась вовлечена чуть ли не вся Европа – Второй мировой. На самом же деле на планете было очень неспокойно, и всё ярче разгорался пожар новой, необъявленной войны, получившей впоследствии название «холодной». Но они об этом не знали.

Им было всего по четырнадцать, дети, родившиеся после войны. И учились они в восьмом классе, и сидели за одной партой. Она – Тася, он – Егорка. Такие разные дети, нет, уже подростки, а поди ж ты, проскочила между ними молния однажды, когда они в осеннем парке всем классом собирали каштаны, и весь мир вокруг вмиг стал другим, новым и незнакомым.

Хотя в действительности всё осталось на своих местах, и положение дел ни чуточки не улучшилось, поскольку она была «девочкой из хорошей семьи», а он… О нём говорили разное, и отец, мол, у него пьяница, у которого в доме, однако, полно детворы, мал мала меньше, и сам он, мол, сорвиголова, драчун и вообще хулиганьё. Как тут не вспомнишь классику – «Барышня и хулиган». А её отец, между прочим, главным инженером на крупном заводе был, это вам не кот начхал, уважаемый в городе человек. Мать, правда, ничем особым не отличалась, просто пригрелась под боком у мужа и так всю жизнь в тепле и просидела.

А тогда в парке, когда клёны уже начали золотиться, а в воздухе летали искрящиеся паутинки, Егорка сорвал на клумбе цветок, удивительно красивый, большой, мохнатый, солнечный, и протянул ей.

– Это тебе, – буркнул неловко, но синие глаза ярко сверкнули.

Она подарок приняла. И в тот момент, когда их руки соприкоснулись, обоих словно током ударило. Не смертельный разряд, конечно, но достаточно ощутимый. Тася растерялась. Но нужно же было держать марку, и она капризно скривила губы.

– Ах, так? – взвился Егорка. – Тогда отдай обратно.

И требовательно протянул руку.

Но Тася цветок не отдала.

– Подарки – не отдарки, – сказала, спрятав руки за спиной, и впервые ему улыбнулась, откровенно и светло.

От этой девичьей улыбки в осеннем парке, кажется, ещё светлей стало, а у Егорки сердце бухнуло и покатилось куда-то, не понять куда.

Вот с того дня всё и началось. Тасе казалось, что без своего Егорки она и дня прожить не может, и те воскресенья, когда не удавалось вырваться на свидание, она считала потерянными для жизни днями.

Зато как хорошо было сидеть за одной партой, чувствовать рядом плечо любимого и время от времени соприкасаться невзначай руками.

Под Новый год они впервые поцеловались. И это было похоже на сказку. Нет, лучше сказки, гораздо лучше. Егорка после этого стал ещё более гордым и уверенным в себе, хотя, казалось бы, и некуда. Видно, гордость была его врождённым качеством, и теперь взаимная любовь ещё укрепила её. А Тася вообще не ходила, а летала над землёй. Её янтарные глаза сияли как звёзды на чистом августовском небе. Но дома этого никто не заметил. Отец был вечно занят на работе, а мать вообще о существовании такого чувства как любовь понятия не имела. Романов она, никогда в жизни не читала, разговоров праздных с приятельницами не вела и вся была погружена в хозяйственные и бытовые заботы.

Однако нашлись глаза, которые следили за влюблённой парочкой очень внимательно. Их классная руководительница, преподаватель истории Анна Тимофеевна была очень бдительной в вопросах школьной дисциплины и заподозрила неладное ещё осенью, а когда отшумели новогодние праздники, и школьные каникулы остались позади, укрепилась в своих подозрениях окончательно. Она сама, своими глазами видела, как эти двое на её уроке держались под партой за руку. Это же недопустимо, вскипела она, и вызвала в школу глубоко ею почитаемого Павла Иннокентьевича, отца этой дурочки Таськи, которая не только про девичью гордость забыла, но ещё и связалась с шантрапой. Позор!

Чтобы поговорить с хорошо известным в городе и уважаемым человеком, пришлось задержаться в школе допоздна, но учительница не обижалась, понимала, что он мужчина очень занятой.

– Простите великодушно за опоздание, Анна Тимофеевна, раньше не смог вырваться, – начал разговор с извинений Павел Иннокентьевич.

Женщина замахала руками, мол, что вы, что вы, я же понимаю.

– Но о причине моего приглашения в школу я не могу даже догадаться, – продолжил мужчина, глядя на классную руководительницу с нескрываемым удивлением. – Учится моя дочь хорошо, замечаний в дневнике нет, я каждую неделю проверяю, как бы ни был занят.