Лилия Подгайская: Таинственная комната

Герцогство Швабия,

Констанц,

лето 910 года

Граф Эберхард, владелец большого и крепкого замка Зонгфайн вблизи Боденского озера, на его южном берегу, cтоял перед входом в епископский дворец в Констанце. Он сумел получить аудиенцию у Его Светлости епископа Соломона, но в последнюю минуту утратил уверенность, что поступает правильно. Сможет ли духовное лицо, пусть даже и глава епархии, помочь ему в таком сложном деле, крайне, жизненно для него важном. Но потом вспомнил, что говорил ему недавно монах из аббатства Санкт-Галлен, и отбросил сомнения прочь. Он велел сопровождавшим его воинам ждать на площади перед входом, и ступил под своды высокой галереи, ведущей в покои епископа.

Его Преосвященство принял посетителя в большом светлом зале с широкими арочными окнами. Он восседал в удобном кресле, похожем на королевский трон, холёные белые руки его спокойно лежали на подлокотниках, украшенных оскаленными львиными головами. Проницательные глаза прелата внимательно смотрели не посетителя из-под густых тёмных бровей, и казалось, что он видит его насквозь, до самого донышка.

Епископ кивнул головой, позволив посетителю приблизиться, и граф, опустившись на колено, благоговейно поцеловал огромный перстень на его руке, символ духовной власти.

– Что привело тебя ко мне, граф? – прозвучал негромкий, но отчётливый голос хозяина дворца. – Я не знаю тебя и никогда не видел ранее.

Граф поднялся на ноги и встал перед епископом в почтительной позе просителя.

– Да, Ваша Светлость, я не обращался к вам прежде и даже никогда не был в Констанце, но сейчас меня привели к вашему престолу крайняя нужда и великое горе.

– Говори, граф, я слушаю тебя.

Граф Эберхард переступил с ноги на ногу, вздохнул и начал:

– Не сочтите меня неучтивым, Ваше Преосвященство, но я начну издалека. Два месяца назад в мой замок Зонгфайн, что лежит почти на полпути между Санкт-Галленом и Констанцем, явился граф Гунтар из замка Альпенвиль. Он сватался к моей дочери Лиутгарде, но получил отказ. Я был удивлён тем, что моя дочь, всегда такая спокойная и рассудительная, страшно разволновалась, увидев графа, побледнела и не смогла скрыть дрожь. Но держалась она в высшей степени учтиво и сослалась на то, что уже сосватана за своего дальнего родственника Рихарда из Тургау. Я был крайне удивлён её словами, поскольку они не соответствовали действительности, но не стал опровергать их при постороннем человеке. Потом уже дочь объяснила мне, что её очень напугал визит графа Гунтара, о нём говорят страшные вещи. А молодой Рихард действительно признался ей в своих чувствах и обещал вскоре приехать, чтобы просить её руки.

Граф Гунтар выслушал мою дочь с каменным лицом, но в глазах его загорелся злой огонёк. Он поспешно покинул мой замок, отклонив приглашение к обеду. Уходя, он метнул на Лиутгарду взгляд, который показался мне зловещим. Но в последующие дни всё было спокойно, и я перестал думать об этом, занятый срочными делами.

Граф снова переступил с ноги на ногу и тяжело вздохнул.

– А месяц спустя, – продолжил он глухим голосом, – до нас дошли вести, что молодой Рихард из Тургау внезапно скончался – погиб на охоте от случайной стрелы. Услышав эту новость, Лиутгарда упала без чувств и долго не могла прийти в себя. А когда очнулась, стала не похожа сама на себя. Она всего пугалась, вздрагивала от каждого звука и наотрез отказывалась выходить за стены замка. Но два дня назад, поздним утром, она пошла со своей старой няней в сад, чтобы набрать свежих трав для приготовления целительного бальзама, и не вернулась. Посланные мною слуги нашли возле грядок с целебными травами только тело несчастной няни со сломанной шеей. Стражники клялись, что не видели ничего подозрительного. Однако пастушонок Идберт, очень смышлёный мальчуган, утверждает, что в течение нескольких последних дней замечал в окрестностях замка вооружённых мужчин с эмблемами графа Гунтара, прячущихся среди соседних холмов. А моя единственная дочь Лиутгарда, радость моего сердца, исчезла без следа.

Голос графа дрогнул, и он крепко зажмурился, сжав кулаки так, что косточки побелели.

В глазах прелата появилось сочувствие.

– Я понимаю твоё горе, граф, – проговорил он, – но скажи, почему ты не обратился за правосудием к герцогу Бурхарду, своему сюзерену, а пришёл ко мне?