Мина Уэно - Повести

Анна же позволяет себе беззастенчиво, с детским любопытством разглядывать его – её так завораживает его задумчивый вид с тоской во взгляде и покатость крепких бледных плеч, что эта ночь и эта нежданная встреча сами собой складываются в причудливую историю.

Что, если он не простой человек…

Анна даже приподнимается на сиденье, чтобы отчетливее видеть загадочного незнакомца. Наверняка он спит днем, а по ночам бодрствует, решает она про себя. Да, так и есть. Недаром ведь она ни разу не видела его днем, а его кожа в свете полной луны кажется мертвенно-бледной.

Ах, он создание ночи…

Анна откидывается на спинку дивана и беззвучно смеется своим глупым мыслям, закрыв рот ладонью. Потом снова жадно вглядывается в сделавшийся вдруг таким мистическим облик мужчины всего в нескольких десятках метров от ее крыши.

За несколько минут она успевает придумать целую историю о печальном бессмертном принце, что не может появляться на улице при свете дня. Давным-давно на него было наложено заклятие, и теперь он обречен скрываться во тьме. Оттого он такой бледный и отрешенный. А во всем его обличье есть странное очарование старины, будто он не принадлежит этому времени.

Думать об этом приятно. Анне нравятся старые вещи. Еще больше нравятся – неидеальные, со своими сколами, царапинами, отпечатками чужих рук, хранящие в себе память прошлого.

А еще приятно забавлять себя праздной мыслью о том, как она, одинокая девушка, никому не известная Анна, вдруг познакомилась бы с ним. Как бы это могло случиться с такой, как она, воображение ей не объясняет – это просто случается.

Да, это было бы настоящее приключение, решает Анна, потом глядит на успевшую опустеть лоджию и хмурится, прогоняя непрошеные мысли. Пора бы ей лечь спать, а то завтра за прилавком она не сможет так искренне улыбаться.

Смуглый мужчина с тугими кольцами черных блестящих волос и тонкими чертами лица, засевший в булочной в обед да так и задержавшийся за столиком на добрых два часа, – это Эд, писатель без гроша. Его книги не печатают, его талант не продается. Но Анне нравятся его романы и рассказы, за которые они с Норой платят ему иногда бесплатной выпечкой.

Он выпил одну чашку кофе и съел рогалик, а все остальное время писал. Ручкой по бумаге. Старомодность его стиля заставляет Анну уважать его чуточку сильнее, чем любого другого «художника на мели». А их она успела повидать.

Его пальто заношено, а ботинки явно не годятся для осени, и Анна невольно бросает на него то и дело короткие взгляды, пытаясь разгадать, в каких условиях ему приходится жить и творить. Эти мысли прогоняют улыбку с ее лица, заставляя глядеть на посетителей исподлобья.

Ее напарница непременно бы заметила эту перемену в ней, если бы сама не была так вымотана. С отстраненным лицом и слабой улыбкой Нора обслуживает покупателей. Анна знает, что та опять не выспалась. Девушка живет с сестрой, борющейся с недугом, и все ее свободное время уходит на заботу о больной. «Хоть бы раз выспаться вдосталь!» – как-то пожаловалась она ей.

– А что за грусть-тоска в такой ясный день?

Эд сам убирает за собой посуду, хоть и не обязан. Нора улыбается чуть искреннее и забирает его поднос, Анна же отвечает ему легким кивком головы, раскладывая в корзины на прилавке новую порцию свежей выпечки.

– Прочтешь? – Эд протягивает ей рукопись – стопку листов, прошитую от руки грубой толстой ниткой.

Анна берет ее в руки и пролистывает, наслаждаясь весом плотной бумаги в руках. Она сделает это с удовольствием. Например, завтра, в свой выходной.

– Напиши, что думаешь, на последнем листе.

Эд смущенно благодарит Нору за пакет с выпечкой, который та сует ему на прощание, пока управляющий не вышел в зал, и уходит прочь.

Анна хочет отложить рукопись в сторону, под прилавок, но ее глаза уже зацепились за первое предложение на первой странице:

«В одном далеком-далеком королевстве, за дремучими лесами, за глубокими и чистыми, как небесные колодцы, озерами, за заснеженными пиками крутых гор в своей одинокой, затерянной на нехоженом болоте хижине жила заколдованная дева…»

Анна бы так и продолжала читать, но Нора вовремя напоминает ей об очереди, и она все же прячет рукопись.

Вечером она возвращается домой в приподнятом настроении, испытывая душевный подъем, свойственный приятным переменам в жизни, хотя никаких перемен с ней так и не случилось.

Это по-прежнему она, такая, какая есть, возвращается в свою такую знакомую, такую привычную и такую неизменную, как и весь размеренный уклад жизни на этой улице, мансарду.