Иван Карасёв - Судьба такая

Вдруг острая боль пронзила левое плечо, свиста пули Воеводов даже не услышал, захлебнувшись собственным стоном, в голове только пронеслось: «Идрить твою… Снайпер… как глупо… чего меня понесло с этим биноклем?» Выронив из рук злосчастную оптику, он, зачем-то цепляясь полноценной правой рукой за комки коричневатого дёрна на краю окопа, начал медленно сползать вниз, там распластался, нелепо растопырив ноги в синих командирских галифе, которые ему так и не успели заменить на брюки защитного цвета. «По этим галифе немцы издалека распознают командиров, – мелькнуло в сознании, – но сейчас, конечно, сверкнул бинокль».

К нему с двух сторон подошли бойцы, склонились над своим взводным. Их лица расплывались в сознании раненого, хватило сил лишь прошептать: «Снайпер, бьёт с какого-то дерева. Письмо в планшете, отдайте ве-е-че-ером… – язык его заплетался, он им в прямом смысле слова едва шевелил, – почтальону!» Кто-то в ответ тоже почему-то шёпотом два раза произнёс: «Санитара!» – и стал уверять, что с письмом разберутся, всё будет в порядке. Вообще все вокруг говорили вполголоса, младший лейтенант не мог понять почему, немец далеко и обычную речь никак не может услыхать. Потом чьи-то руки аккуратно положили тело раненого на истоптанную сапогами и затвердевшую, как цемент, землю на дне траншеи, и дальше воспоминания его обрывались.

*****

Письмо успело найти Лиду, хоть и шло оно эти сто пятьдесят километров кривыми путями почти месяц. Батальонный почтарь переправил его в полк, оттуда отвезли в дивизию, где оно ждало пять дней визу военной цензуры, потом отправили обычной почтой через Вязьму в Москву. Там воеводовский треугольник кантовался долго и ушёл в Калинин лишь спустя неделю, и только из Калинина приехал во Ржев. Лида уезжать не хотела – казалось, что на фронте всё без изменений, зачем срываться с насиженного места и бежать куда глаза глядят? Она поговорила с соседками, те тоже не спешили куда-то ехать, а иные и вовсе доверительно сообщали, что никуда не поедут: зачем, мол, немцы тоже люди, как-нибудь уживёмся. Лида решила подождать, не торопить события. Куда бежать? Все родственники в Белоруссии, под Гомелем, а его уже сдали. Ютиться по чужим углам, у незнакомых людей?

Но пришлось, когда на окраине города начали рваться артиллерийские снаряды. Самолётов в небе не было. Она всё поняла и наконец решила уходить. Накануне свернулся тот самый госпиталь, мимо которого они ходили стирать бельё в Волге. И, собрав вещи, ушла с детьми знакомая из соседнего дома, у неё муж тоже был командиром. Поэтому, оставив Ржев в последний момент, побрела Лида по калининскому тракту, отягощённая самым минимальным скарбом и двумя девочками, младшей было-то всего три годика. Стояла холодная октябрьская погода, снаряды уже рвались и спереди, и сзади, и справа, и слева, фонтаны мокрой земли взметались вверх достаточно далеко пока, но всякий раз звуки взрыва заставляли вскрикивать маленькую Люсю.

Добротный, кожаный чемодан с металлическими уголками оттягивал руку, Нинин рюкзачок тоже был забит до отказа, Люся не отпускала от себя маму и временами просилась на руки. Они топтали грязную землю обочины, инстинктивно пытаясь втянуть голову в плечи, когда где-то падал очередной снаряд. Несколько раз даже Лида, бросая на ходу чемодан, буквально толкала в мерзкую грязищу дочерей, стараясь накрыть их своим телом. Они поднимались все измазанные липкой жижей, но время было слишком дорого, даже не пытались отряхнуться, лишь стирали грязь с лица, Люся, правда, больше размазывала её по личику и вскоре стала походить на маленького индейца с боевой раскраской. Мать сознательно вела детей не по дорожному булыжнику, и нередкие автомобили, забитые ещё во Ржеве такими же, как они, но более удачливыми беженцами, стали тому причиной. С промоченной осенними дождями обочины было легче и быстрее прыгать в глубокий кювет в случае чего. И в какой-то момент, когда показалось, что снаряды начали ложиться ближе и кучнее, они так и сделали – сидели там кружочком с четверть часа, – Лида прижимала к себе детей покрасневшими от холодного ветра руками: так, вместе, они старались согреться.

Часа полтора, может, больше, они плелись среди полей пригородных колхозов и небольших перелесков, с замиранием сердца слушая свист летящей смерти и пытаясь угадать её траекторию. Наконец дорога углубилась в густой лес и обстрел прекратился. Можно было перевести дух и хоть немного успокоиться. Но полного спокойствия обрести не удавалось – впереди их ждала неизвестность: ни наших, ни немцев они не видели, только деревья с голыми ветвями стояли по краям дороги. Ни одна машина их уже не обгоняла.. Тут Лида ощутила своим собственным нутром, что тишина тоже бывает пугающей. Однако выбора всё равно не было, и, передохнув, они снова потопали, только теперь уже по замощённой проезжей части. Навстречу тому, о чём могли лишь догадываться.