– Строиться в походные колонны, повзводно!
– Второй взвод, в походную колонну по четыре становись!» – это уже раздался зычный голос Савельева.
Подразделения построились и двинулись по сузившейся дороге на запад, туда, где временами гремела пушечная канонада. Через полтора часа марша стали слышны редкие пулемётные очереди, фронт не спал, он ждал их, ждал, чтобы бросить в жерло этого бурлящего огнём вулкана очередную порцию солдатского мяса.
Но тогда до передовой они не дошли, полк сосредоточился в сосновом бору. Широко расставленные деревья своими густыми кронами скрывали бойцов от авиации, но совершенно не мешали передвигаться, даже местами позволяли спокойно разъезжаться орудийным упряжкам с пушками и передками. Дивизионная артиллерия на гужевой тяге догнала их только к вечеру. Видимо, её задержкой и была вызвана дневная пауза.
В тот день Лида с Ниной пошли на Волгу стирать и полоскать бельё. Мать тащила корзину с основной стиркой, дочка несла детские вещи в специально сшитом для неё рюкзачке. Водопровод не работал уже две недели – в водонапорную башню попала бомба, разнеся в пыль и каменную крошку половину строения. Маленькую Люсю оставили у соседки, та сама вызвалась присмотреть за ребёнком. «Где двое, там и трое, я их угомоню, – кивая на своих ребятишек, протянула она своим неместным, окающим говорком, – иди, Игнатьевна!»
Идти было довольно далеко, и временами они прерывали свой путь, дабы перевести дух. Одна остановка получилась внеплановой и достаточно длительной: они наткнулись на разгружавшуюся колонну санитарных машин – обычных грузовых «полуторок», ещё недавно возивших кирпичи или мешки с цементом на какую-нибудь стройку. Санитары брали раненого под руки, осторожно спускали его из открытого борта на специально сколоченный помост, потом двое других солдат с бело-красными повязками на рукавах перекладывали страдальца на носилки и тащили в здание техникума, превращённого в армейский лазарет.
Мать с дочкой, сами того не заметив, остановились напротив суетившихся людей и молча наблюдали за ними. Те продолжали свою работу, раздавались короткие, но ёмкие слова: «Давай! Принимай! Держу! Взяли!» Некоторые раненые постанывали, один кричал во весь голос, другие молчали, иные вообще были без сознания, и их застывшие, безжизненные лица отсвечивали пугающей бледностью под ярким летнем солнцем. Временами слышались жалобные просьбы:
– Воды!
– Братцы! Попить дайте!
В ответ руководившая санитарами коротко стриженная девушка в не по размеру широких сапогах и с двумя треугольничками в петлицах только и могла сказать:
– Сейчас, потерпи, родненький! Сейчас вас всех напоят, кто хочет кушать – накормят, и доктор посмотрит.
Не каждому дадут воды, не всем – еды, многих сразу отправят в очередь на повторную операцию, но два доктора, военврачи третьего ранга, обязательно осмотрят полсотни прибывших из одного из армейских санбатов пациентов. Только старшая сестра будет ломать себе голову и думать, как, в каких ещё коридорах, положить этих несчастных.
– Мама, а эта тётя, – произнесла Нина, кивая в сторону девушки в сапогах, – старше папы по званию или нет? Она тут такая главная!» – Девочку с некоторых пор стали интересовать воинские звания.
– Нет, папа – младший лейтенант, у него кубик, квадратик такой в петлице, а у неё – треугольнички, сержант, или как у них там, медиков, не знаю.
Нина не изучала ещё ни квадратики, ни треугольники, но цепким своим детским умом поняла разницу.
– Ясно, я тоже так думала, а кажется, что она тут самая важная. – Минуту спустя Нина продолжила: – А ведь папа тоже, может, где-то раненный лежит, а мы не знаем.
Лида не ответила, она продолжала смотреть на выгрузку раненых, слушала стоны, крики – один вообще истошно заорал: «Ай! Ой! Больно, легчей, ребята!» – и в её сознании застучала только одна мысль: «Боже милостивый, дай ты ему раны не страшной, так, чтоб живой и целый домой пришёл. Боже, только об этом тебя молю! Ничего другого не надо! Ни богатства, ни утех всяких, только этого дай, чтоб домой вернулся, живой да здоровый, хотя бы не совсем, но здоровый!»
Лида с маленькой Ниной на берегу Волги. Ржев.1935 год
Всё началось на следующий день, в два часа ночи полк снялся с места и в ускоренном темпе стал выдвигаться к линии фронта. Они сменили уставших, обессиленных бойцов с угрюмыми лицами из наступавшей накануне на позиции противника части. Воеводова поразили глаза уходивших в тыл людей, в них не читалось ничего: ни горечи утрат, ни радости от предстоящего отдыха вдали от пуль и снарядов. Ничего, только полное безразличие. В разговор они вступали неохотно. А если приходилось, то отделывались общими словами: «Да, нет, война, однако, сами увидите, ничего, бывайте». Как будто нечего было сказать. Командир покидавшего передовую взвода, молодой, лет двадцати пяти, белёсый сержант с выгоревшими ресницами, лишь вкратце обрисовал схему секторов огня и разведанные огневые точки противника. На вопрос сколько дней они находились в боях, сержант ответил четыре. «Четыре?» – удивился про себя Воеводов, окидывая взглядом редкую цепочку покидавших передовую бойцов. Их было не больше полутора десятка. «Угу, четыре, – поймав его взгляд, подтвердил командир того, что осталось от взвода. – Позавчера до последней атаки было тридцать восемь, потом всю ночь рота раненых с нейтралки вытаскивала».
Читать дальше