Ирина Абеляр - Рапсодия для двоих

Долгими зимними вечерами, сидя за кухонным столом, Светлана обречённо выслушивала свою учёную мать, нудно вещающую о тех благах, которые девушка могла бы иметь, будь у неё любое, лишь бы высшее образование. А всего полгода назад Софья Андреевна, видя горькие слёзы потерявшей ребёнка дочери, молчала не только об учёбе, но и вообще обо всём, что касалось её дальнейшей судьбы.

– Девчонка должна отойти, – шептала она Ритке, призвание которой было заговаривать острую сердечную боль. Ритуля, прозванная Коброй за изворотливый ум и длинные тонкие руки, успокаивала своих пациентов лечебными настойками из сваренного ею самолично самогона с добавлением каких-то ею же собранных на соседнем пустыре травок, заговорённых проверенными веками молитвами. Знахарка местного значения творила за символическую плату привороты на любовь под бормотание одной ей известных божественных заклинаний. Но, как все богобоязненные повитухи, не брала никакой платы за криминальные, не всегда благополучно заканчивающиеся аборты.

Матери стало известно о прогрессирующей беременности Светки от неё самой, безутешно скулившей над злополучным тестом, давно проверенным горемычными девицами и плодовитыми молодками. Яростное шипение матери, готовой убить или покалечить до смерти бледную, трясущуюся от испуга девчонку, никто не слышал, кроме её глупой, беспутной доченьки.

Ни одна душа никогда не узнала об их общем бабьем горе. Даже всезнающие, до всего любопытные соседушки, злые языки которых успели обсудить все Светкины грехи и грешочки, не догадывались, какая распутница и прелюбодейка живёт с ними в одном подъезде.

Не наказала себя Светка страшным по всем меркам грехом детоубийства. Да и мать не настаивала на избавлении от невинного младенца. Тихонько поплакав на дорожку, приутихшая бабуля отправила несостоявшуюся невесту и жену к дальним деревенским родственникам, приютившим её на весь долгий, нерадостный срок выхаживания прижитого невесть от кого дитя. Мать, конечно же, предполагала, кто обрюхатил её любимую доченьку, поэтому никогда не приставала к ней с расспросами о маленьком гадёныше, вызревающем в её животе, огромном, как американский арбуз из рекордной книги Гиннесса.

Молодёжная жизнь Светки, грустившей вдалеке от родного города, больше была похоже на тюремную отсидку. Обесчещенная девушка не смела и пикнуть про танцы или кино, хотя все развлекательные мероприятия ежедневно проходили в шаговой доступности от её «тюрьмы». Тем более, что местный клуб, заплёванный и обкуренный веселящимися после нелёгкой работы сельчанами, всегда был готов принять хоть самого чёрта, не то что беременную чужачку. Жестокая, любопытная до всего племянница, тоже Светка, прочно уверовала в грехопадение своей молодой тётки. Нарочито громко смеясь, она брезгливо тыкала указательным пальцем в Светкин округлившийся животик. Ухмыляясь во весь рот, пакостливая девчонка ехидно приговаривала нараспев:

– Фу, какой гадёныш растёт в животике у Светочки. Ну и где же наш папочка? Сидит наш папочка за совращение малолетних…

Услышав оскорбительные слова из уст неискушённой в любви профанистки, Светлана начинала обиженно сморкаться в полосатый кухонный фартучек, специально сшитый для маскировки девичьего позора. И этим только раззадоривала гадкую девчонку ещё больше. Тут уже наступал выход на семейную авансцену Светкиных тётушек, несомненно, имевших большой жизненный опыт и заслуженно называемых бабулями. Рёв немедленно прекращался, и разбитная не по возрасту Светка-сопля безжалостно выдворялась на улицу.

Вскоре горластое, вечно голодное и матерящееся не по-детски исчадие ада отослали в Питер, так и не сумев перевоспитать капризное дитя. А Светка, почувствовав огромное облегчение от привалившей радости, так растолстела, что сшитого на вырост фартучка скоро стало не хватать для огромного живота, выросшего до самого её курносого носика, сплошь пигментированного ярко-жёлтыми пятнышками.

– Парня носит, – шептались за спиной беременной Светки её соратницы по греховодству. В этом Богом забытой деревеньке интересное положение вряд ли кого могло удивить. Ведь едва не каждая вторая сельчанка, уезжавшая за пределы родных пенат, с завидным постоянством привозила домой то липучий сифилис, то округлый животик, а то и грудного младенца неизвестной национальности.

Суровые тётушки намертво приклеили к Светке ёмкую, обидную обзывалку – невставайка. А добрейшие старушки из соседнего дворика злобным шёпотком передавали друг другу по о-о-о-чень большому секрету, что девка – эгоистичная грязнуля, и ленится даже в носу ковырнуть лишний раз. Светка получила позорное прозвище из-за нежелания мести вместительный дворик, загаженный свободолюбивыми, как сама девушка, курами, и драить огромное крыльцо тётушкиного дома, затоптанное грязными сапожищами страдающих от сушняка скороходов.