Виктория Лихая - Психопат

Алина сидела на берегу. Она сидела и думала: почему тут? Почему именно тут, почему именно сейчас ее начало отпускать? Десять лет она просыпалась и не хотела открывать глаза. Она не хотела открывать глаза в мир.

Если бы ее спросили и попросили ответить на вопрос: можно ли твое состояние описать словами «я не хочу жить»? – Нет!!! Нет, нет, нет и еще раз нет. Жить она хотела. Но открывать глаза в каждый день этой жизни – не хотела.

Но она открывала их, вспоминала человека, который сделал ей больно, проклинала его телку, мысленно желала ей сгореть в аду, и только тогда она могла медленно, вытягивая из себя остатки энергии, – идти, идти и пытаться жить, делая вид, что все хорошо. Делать вид было иногда несложно, но по большей части ей казалось, что все видят эту надпись у нее на лбу – «я вам вру, мне плохо». Ей очень хотелось, чтоб кто-то подошел и сказал: если тебе нужна помощь, моргни два раза. Но никто не спрашивал. Это терзало ее больше всего – почему, почему я живу в долбаном вакууме, и никто, никто не может мне помочь?

Она видела себя мухой в сиропе, все в замедленной съемке. Среда, пятница, суббота, среда, пятница, суббота, и так все десять лет – 3650 дней.

Она не понимала, с чего все началось, где она допустила ошибку – ну не с того, конечно, что муж завел себе телку прямо на работе, где они вместе работали, да и не с того, что он трех дней не думал, чтоб уйти от нее, хоть ей и казалось, что было много того, о чем можно было пожалеть или хоть задуматься – не пирожки, конечно, но 16 лет брака??? И ничего – 0. Дочь… – и он, и его родители не чаяли в ней души. Дочка тогда очень сильно болела – нервный тик никак не поддавался лечению. Губы и кожа вокруг были красные, как жопа у мартышки, и это тоже не лечилось. Алина искала докторов, гоняла с ней по всему городу и уже собиралась лететь в Швейцарию. И тут – «я пошел». Шок был такой, что она месяц не могла просто подняться с дивана.

Тогда, кстати, несколько раз были моменты, когда «не хочу открывать глаза» – было про «хочу умереть». Хорошо, что это быстро прошло. Надо было заботиться о себе и дочери. Кстати, надо отдать должное родителям мужа, особенно свекрови, она оказалась качественной сукой – слила Алину на раз-два, как и ее сыночка. И даже сказала маме Алины – «ой, новая так любит моего сына!»

Комон, вы серьезно? Новая телка, работая ассистентом в бизнесе мужа, отдавала каждый вечер ее мужу котлету заработанных им денег. И, как это обычно водится, она-то была из серии – бедная мать, обосранные дети. Поэтому любила его на работе, без отрыва от производства, очень активно и рьяно. От твари-свекрови Алину отвело сразу, она больше ни разу в своей жизни о ней не вспоминала.

Что послужило толчком к десятилетнему уничижению себя?

Почему она, после того как собрала и выбросила его шмотки за дверь, поговорив с мамой, пошла, собрала их и развесила в шкафу? Что тогда случилось? Почему она не сделала то, что хотела сама, она же была очень смелой и гордой. Ее потенциал в развитии зашкаливал, она была ресурсная и вдохновляющая. Она была так сломлена фразой – «мы расстаемся, и я ухожу», что начала слушать околосемейный бред и поступать как слабак.

Тогда долбаный низменный абьюзер и газлайтер стал иметь на нее безграничное влияние. Ее метало от «что, хозяин, надо?» до «ты почти бог», она подпрыгивала и, принимая его каждую субботу дома по расписанию, то что-то готовила, то встречала в новом супербелье, бесконечно хвалила, как советовали всяческие женские сайты, и чем больше она все это делала – тем с большим удовольствием он все это воспринимал и тем более холодным он становился. Как будто говоря: о-о-о-о, ну что еще??? А что, еще и так можно?

А дальше – как в сказке про Золушку, ровно в 6 вечера он исчезал, ссылаясь на бесконечную занятость, и ее мир превращался в тыкву до следующей субботы.

Именно тогда она ступила на путь саморазрушения, но так как она все делала качественно и с вдохновением – разрушать себя она начала так же. Основательно.

Сидя сейчас на берегу, она вспоминала эти 3650 дней.

Прибой, очень тихий и невероятно теплый, ласкал ее ноги. Она любила море, любила как дельфин, любила как рыба, она не могла без него дышать.

Когда ей становилось совсем плохо, она бросала все и летела на море.

Каждый раз, когда самолет начинал снижаться над морем или океаном для захода на посадку, пульс ее учащался, восторг поднимался в ее сердце, и она завороженно прилипала к иллюминатору. Пульс начинал успокаиваться, дыхание восстанавливалось, и покой разливался по всему телу.