Олег Малахов - Дзынь

«Всё обязательно изменится, – надеялся он, – она напишет мне что-нибудь хорошее, и я отправлю ей своё бесконечное письмо».

После парочки бокалов аббатского эля ему стало получше. На несколько «дзыней», прозвучавших в телефонах продавщицы и парочки туристов, сидя на улице и допивая второй бокал, он уже отреагировал не так болезненно, как мог бы. Но кровь всё равно волновалась в его венах.

Он решил вернуться в отель и немного отдохнуть перед вечерним променадом.

«А что придёт на смену «дзыню» в будущем, – поинтересовался он своим мнением, чтобы хоть как-то отвлечься от бесперспективности «дзыня», – ведь и этот вид связи когда-то устареет, и появится что-то новое. Микроволновая телепатия, например. Или транспортализация какая-нибудь».

С такими мыслями он шёл обратно к отелю. Дойдя, он нажал на кнопку открытия ворот, зашёл во двор, подошёл к особняку, в котором размещался отель, и зашёл внутрь.

Он читал вывески вокруг. Им обуяла страсть играть словами.

«Piano di emergenza» 28 28 Аварийный план (ит.) – прочитал он на табличке возле лифта.

На этот раз у его номера был говорящий номер «314».

«Какое великолепное сочетание цифр» – подумал он и додумал – «поиграюсь на досуге».

Он был бы не он, если бы не игрался цифрами, не говоря уже о словах.

«Пьяно» – прокручивал он в мозгу итальянское слово «план».

«Я, когда пьяный, – думал он, – всегда думаю об эмиграции».

«А когда очень пьян, не ограничен список стран» – решил он ещё и поиграть с рифмами.

«Прэго, раггаци, 29 29 Пожалуйста, ребята (корявый ит.) – согласился он с итальянским планом, – я согласен».

Одновременно с этим он открыл дверь номера 314 и погрузился в его пространство.

Что-то всё ещё интенсивно бурлило в районе чуть выше левой ступни, там, где его поверхностные вены создавали причудливые узоры, просвечиваясь глубоко-синими и приглушённо-фиолетовыми красками сквозь тонкую поверхность кожи.

«Ох уж эта болезнь аристократов» – посетовал он на варикозное расширение вен, но не придал особого значения этому клокотанию.

«Видимо, переусердствовал с ходьбой» – решил он и завалился на двуспальную кровать, включил телевизор, нашёл музыкальный канал. Он уже знал номер – 67. На экране красивая девушка в окружении ухоженных собачек. Это реклама собачьего корма. «Красивая» – отметил он. Шум кондиционера, который он выключить не мог, не дал ему полноценно переселиться в царство Морфея, и какое-то время он пребывал в пограничном состоянии между сном и явью. Наступал вечер.

«Ну ты, лежебока делла верита, вставай, уже вечер» – мог бы он сказать какой-нибудь своей любовнице, но себе не мог.

Так и провалялся до предзакатного часа.

«И кондиционер этот дурацкий, поспать толком не даёт. Опять придётся предпринимать какие-то меры» – в полудрёме ругался он.

«Ну всё, пора гулять» – наконец-то дал он себе установку. Одетый по-летнему, в любимых эспадрильях песочного цвета, он покинул номер с надоедливым кондиционером, выключить который ему не удавалось.

И потом он гулял-гулял-гулял, стараясь не обращать внимание на «дзыни», но порой, если «дзынь» звучал слишком отчетливо и близко, проверял свой кайфон, а вдруг у него «дзынькнуло», догадываясь, тем не менее, что вряд ли.

Он гулял так, что обошёл почти весь центр, все мыслимые и немыслимые улочки, не щадя ног, равно как и вен, вздувавшихся под кожей.

«Ну всё, баста!» – сказал он себе, дойдя, наконец, до уже знакомой пивной Ма-Че-Те на Via Benedetta в Трастевере и решил заглянуть в ещё неизвестный ему коктейль-бар Ма-Те напротив.

Снаружи всё выглядело обыденно. Пара столиков для приличия возле входа, несколько клумб с незатейливыми цветочками, двойная зелёная дверь вела внутрь. Внутри же заведение напоминало огромную пещеру: полумрак, чёрные стены, запах сырости. Его сразу же привлёк полукруг барной стойки. За ней он и расположился, присев на вращающийся табурет и поместив ноги на трубу внизу, ощущая пульсацию набрякших вен. Затем он заказал немецкий лагер и решил пофантазировать немного на тему Алёнки по-доброму. Получив свой бокал и отпив из него молодящей жидкости, он краем глаза увидел до боли противную рожицу на одном из предметов на барной столешнице. Оказалось, что на ней между пивными кранами помещена обыкновенная банка для чаевых с приклеенной к ней фотографией Сталина И.В. На ней вождь пролетариата ласково улыбался. С помощью указательных и больших пальцев он посылал миру символ любви, а именно, сердечко, как ни в чём не бывало. Рядом с этим издевательским фото на банке от руки фломастером по-английски была написана фраза «помогайте рабочему классу».