Анна Яковлева - Королевская щука

Подсознание мельком выхватило кофейный аромат, разлитый в воздухе, и отсутствие помады на бесформенных губах.

– Не помешаю?

– Кофе хотите?

– Да, – быстро ответила Талли, приземляясь на облюбованный ранее стул.

Марина расстелила салфетку, достала из шкафа пакетик (два в одном!), надорвала, высыпала содержимое в чайный бокал и залила кипятком.

Аромат кофе усилился.

Вдыхая притягательный запах, Талли судорожно соображала.

Она, конечно, не криминалист…

– Вы хотели о чем-то спросить? – проявила чудеса догадливости хозяйка.

– О синяках у мальчика. – Маленькая и бестелесная Талли вдруг заняла весь кабинет. – Не знаете, откуда они?

– Разумеется, знаю, – удивилась Марина, – мы же тут не плюшками балуемся.

– Конечно. Простите. – Талли обхватила пальцами бокал.

– Он поступил к нам с синяками.

– Вы позволите полистать его карту? – Бокал жег ладони, но Талли как будто не замечала этого.

– Если для вас это так важно.

– Очень важно.

С видом оскорбленного достоинства заведующая выдвинула ящик стола и перебросила Талли тощую тетрадку.

– Спасибо. – Отставив бокал, Талли смахнула со стола карту, впилась глазами.

Эдуард Крупенин, интернат для сирот №2, значилось на обложке. Талли перевернула лист. Семь лет, мать лишена родительских прав, отца нет. Со слов воспитателей, вдруг стал спать под кроватью и кусать всякого, кто пытался его оттуда извлечь. Отсюда синяки на запястье…

Вдруг стал кусаться? Спокойно, спокойно…

Два дня ты как-нибудь продержишься. И никому ничего не скажешь, потому что бесполезно. Крик поднимать надо не здесь, а… Где? Где?! В Москве, в Гаагском суде, в ООН, в небесной канцелярии? Хороший вопрос. И все-таки – где?!

…Программистка, как и Лешка, Аня оказалась интровертом. Разговаривать с ней было все равно что разговаривать с портретом: слушает и молчит. О чем думает – не поймешь.

Макс разразился зажигательным спичем о Смутном времени, о Борисе Годунове, о Богдане Бельском, живописал его почетную ссылку на воеводство в Великий Новгород, пересыпал все фактами и датами, как драгоценную парчу жемчугом…

Аня слушала рассеянно, не перебивала.

От этого рассеянного внимания на десятой минуте монолога Макс почувствовал себя дураком, а какому парню приятно чувствовать себя дураком рядом с девушкой?

От свидания остался стойкий неприятный осадок. Настолько неприятный, что Макс чуть не заболел от расстройства: с Анями ему не везло. Как и с Виками. И с Олями, кстати, тоже…

В институте была одна Аня… Красивая. Отец – моряк дальнего плавания. Судьба у моряка была драматическая: женился он по большой любви на женщине с ребенком. Бросив двоих детей, через три года жена сбежала с другим, моряк остался с двумя девочками – своей и чужой. Вот такая у Ани была семейная история.

С Аней закончилось все неожиданно: девушка бросила институт и исчезла. Как испарилась. Была, и нет.

И телефон «вне зоны».

По домашнему номеру ответила младшая, сводная сестра, сказала, что Аня подалась куда-то на юга – завербовалась на сезон то ли официанткой, то ли горничной.

Потом уже, когда все отболело, Макс понял, что бог отвел. Аня в мать, вертихвосткой уродилась. С хорошими парнями ей было скучно, а Макс (это он знал о себе так же твердо, как и то, что его зовут Максим) по определению был хорошим парнем.

Макс еще продолжал бы страдать, но начался учебный год, мама взяла дело в свои руки, и Аня отошла на задний план, откуда благополучно переместилась на задворки памяти. Там ей и место.

С Викой вообще все вышло криво. Оказалось, она замуж собирается, и Макс был для нее последней гастролью. Боковым прыжком. Тоже исчезла, тоже искал. Нарвался на жениха – вспоминать противно…

Оля – та вообще уехала учиться в Германию. Вот тогда, кажется, он и заболел немецким.

Программистка Аня пополнила список неудач. Еще один щелчок костяшек. 4:0.

Узнав об этом, Алексей испытал жестокий приступ неуверенности: вдруг не прав? Вдруг он встал поперек счастья сестры и лучшего друга?

К счастью, у Талли гостила бабушка Фаина. Разделить ответственность за судьбу друга кроме бабушки было не с кем, и Алексей позвонил и напросился якобы на чашечку чая.

К чаю был традиционный рыбный пирог, который, кажется, у бабушки не переводился никогда. После второго куска Лешка не вынес собственного коварства и откровенно признался в причине визита:

– Бабуль, Макс хочет, чтоб я устроил ему встречу с нашей Талли.