Шэрон Кендрик: Гарантия на любовь

– Боюсь, что-либо говорить пока рано.

Алек не мог ничего сделать, кроме как принять ее слова, и когда его проводили в комнату ожидания, он лишь угрюмо кивнул. Окна выходили на какую-то мрачную кирпичную стену, на побитом столике была стопка старых журналов, но больнее всего оказалось смотреть на пластиковые кубики в углу, наверняка принесенные для детей, что могут прийти с родителями.

Дети.

Он не хотел своих детей – всегда знал это. Не хотел рисковать жизнью собственного ребенка, опасаясь того, что тот повторит его судьбу. Но теперь внезапно он понял, как сильно хочет этого малыша. Хочет воспитывать его, когда тот подрастет.

«Я никогда не оставлю своего малыша, никогда не причиню ему боль и не стану его наказывать, – молнией пронеслась в мозгу мысль, – он получит лишь любовь от меня, даже если мне придется учиться любить с нуля».

Алек закрыл глаза, медленные минуты проходили. Кто-то принес ему кофе в пластиковом стаканчике, но он не притронулся к нему. Когда наконец вошел доктор в сопровождении сестры, на сей раз другой, Алек вскочил и вдруг понял, что такое истинный страх. Руки его были холодными и липкими, сердце колотилось в груди.

– Как она? – требовательно спросил он.

– Немного напугана и до сих пор в шоке, но мы сделали ультразвук…

– Ультразвук? – На миг Алек призадумался, внезапно поняв, что все это время думал на греческом, и английское слово вызвало у него замешательство.

– Мы должны были убедиться, что беременность можно сохранить, и я с радостью готов вам сообщить, что все хорошо.

– Сохранить, – непонимающе повторил он.

– Ребенок в порядке, – мягко сказал врач, точно беседуя с ребенком. – У вашей жены было небольшое кровотечение, такое бывает на ранних сроках – но теперь нужно будет вести себя очень аккуратно. Это означает – никакой спешки, никакого катания на лошади, – доктор улыбнулся, словно желая подготовить его к неприятному известию, – И, боюсь, никакого секса.

Алека провели в комнату Элли, где она лежала на узкой больничной кровати, белая, как простыня. Глаза ее были закрыты, белокурая челка – влажной от пота, а изогнутые брови казались угольно-черными на молочно-белой коже.

Она не пошевелилась, и Алек, памятуя слова врача, бесшумно присел на стул возле ее кровати, накрыв своей ладонью ее руку. Он потерял счет времени – казалось, весь мир отступил на второй план. Он считал секунды по медленным каплям – в ее вене была игла, и у кровати стояла капельница.

Он не сводил с нее глаз, так что не сразу заметил, что Элли очнулась – повернув голову, наткнулся на взгляд ее серых глаз. Он попытался прочесть их выражение, но не смог.

– Привет, – сказал он.

Она не ответила, лишь отняла от него руку, затем попыталась приподняться и прикоснулась к животу, в глазах застыл немой вопрос:

– Ребенок?

Он кивнул:

– Он в порядке.

Элли издала сдавленное рыдание и упала на подушки, губы ее дрожали:

– Значит, мне не приснилось.

– Что?

– Кто-то пришел, – она облизнула губы и замолчала, точно не в силах говорить. – Они положили что-то холодное мне на живот. Вращали им. Сказали, что все будет хорошо, но я подумала…

Она не закончила фразу, и Алек почувствовал, что теряет рассудок от горя, думая: «Ты сам виноват, если бы ты не отталкивал ее, пытаясь навязать свои дурацкие правила, тогда бы ты смог утешить ее сейчас, обнять и сказать ей, что все будет хорошо».

Но он не мог сделать всего этого, не мог дать ей гарантии на будущее, не будучи уверенным в себе. Она не поверит его обещаниям. Пока он мог лишь позаботиться о том, чтобы она ни в чем не нуждалась.

– Ш-ш-ш, – сказал он нежно, и она закрыла глаза, будто не в силах вынести его взгляда. – Доктор говорит, тебе нужно беречь себя.

– Я знаю, – произнесла она, и слезы потекли из-под ее ресниц.

Элли провела ночь в больнице, а на следующий день ее выписали. Она попробовала отказаться от кресла-каталки, уверяя, что вполне может дойти до машины.

– Они сказали беречься, – резко сказала она, – а не жить как инвалид следующие шесть месяцев.

– Я не хочу рисковать, – твердо ответил он, и в голосе его была сталь. – Если не сядешь в кресло, я возьму тебя на руки и понесу на парковку, а это вызовет ажиотаж. Решай, Элли.

Она вспыхнула, но не стала протестовать, и он отвез ее в каталке к машине. До самого возвращения домой Элли не промолвила ни слова, а там Алек усадил ее на мягкий диван и заварил ее любимый имбирный чай.

Элли посмотрела на него с подносом в руках, лицо ее было бесстрастным. Она глубоко вздохнула.