Самое ужасное заключалось в том, что Вика знала, что ощущение острого горя отпустит не скоро: ее цельная впечатлительная натура не позволяла весело переходить от одного увлечения к другому, и разбитое сердце могло оставаться таковым не один год, пока не стучалась в него внезапно новая страсть, – чтобы столь же глубоко и больно вонзиться в едва подживший рубец. Ей советовали вспоминать только счастливые, самые светлые моменты погибшей любви, но кому они были нужны теперь, когда их грубо и жестоко перечеркнули, продемонстрировали их фальшивость и конечную зряшность! Одно только воспоминание о последнем случайном столкновении с Виктором чего стоило… На той неделе Вика купила себе в утешение замечательные коричневые замшевые туфли с крупными причудливыми бантами и, надев под них тонкие колготки в тон, отправилась на Невский, чтоб выгулять обнову и заодно развеяться человеческим мельканием. Зашла и в Дом Книги приглядеть какой-нибудь продвинутый роман, который успешно приглядела и, прижимая к груди свою недешевую покупочку, ступила на крутую лестницу, ведущую со второго беллетристического этажа на первый научный. Сделала один шаг – и увидела внизу плотно остриженную седеющую голову Виктора, его испуганно приподнятое лицо, охватила сверху мгновенным взглядом смешную раскоряченную позу человека, делающего, лунатически цепляясь за перила, первые шаги по высоким ступеням, идущим вверх… И сразу в темпе прокрутился в голове нехороший ролик: вот она от неожиданности оступается и беспомощной тушей гремит вниз по лестнице, сметая на пути людей и хватаясь за все подряд, а потом впечатляюще плюхается на площадку, по пути привычно подвернув ногу на высоком каблуке. «Спокойно! – успела приказать себе Вика. – Считать! Раз, два…» – три, четыре, пять – грозно чеканя шаг и неотрывно глядя на дивные замшевые банты своих быстро мелькающих туфель, она пронесла мимо его постепенно поднимающихся глаз свои полные, туго обтянутые колени, летнее ярко-синее пальто с красно-золотым жаккардовым узором и мнимо равнодушную, на совесть подстриженную и в солнечный цвет выкрашенную голову… Она не помнила, как выбралась на воздух, как постепенно вернулись временно отступившие дружелюбные звуки, как ударил по ноздрям, приводя в чувство, родной и сложный запах мегаполиса: тут тебе и водоросли вперемешку с соляркой от канала Грибоедова, и бесконечные стада машин с их милым бензиновым дыханием, и обнадеживающая струя густого кофейного аромата… Полуобморок прошел. Она поковыляла в ненавистных уже туфлях вдоль набережной, где удалось удачно приткнуть немолодую проказливую девочку-«Шкоду», хлопнула дверцей, уронила голову на руль…
– Молодые люди, этот стол заказан. Может быть, вам в том уголке будет удобно? – близкий голос официанта, обращающегося к юной паре с осоловелыми от гормонов глазами, заставил Вику словно вынырнуть из-под воды.
– Да-да, это как раз я, наверное, заказывала! На пять часов! – звонко возникла рядом худенькая женщина в стильных дымчатых очках и с пышными, волос к волосу уложенными волосами. – Нас будет восемь человек, и я думаю, столик маловат… Вот если бы к нему другой такой же… или чуть поменьше…
– Сию минуту сделаем, – тотчас засуетился монументальный официант, опытным носом учуявший запах нешуточных чаевых.
– Годива! – послышался низкий женский голос, и его обладательница, высокая дама в каштановых локонах прошуршала нарядным платьем мимо Вики и бросилась, раскинув руки, к очкастой.
– Мирей, ты, что ли? – радостно отозвалась та, и женщины аккуратно обнялись прямо перед Викиным столиком.
«Что за имена такие дурацкие? – с неудовольствием подумала та. – Взрослые тетки, а гламурничают, как малолетки. Наверняка же – одна Галя, а другая Маша какая-нибудь или Марина… Дуры старые».
Манерные тетки между тем уселись за свой стол непосредственно за ее спиной, и абстрагироваться от их сорочьего щелканья уже не получалось:
– Кто еще обещал? Я только про Анжелину знаю точно, и Заюня, вроде, собиралась.
– Ну, Веруца еще… Лапушка с Нютой… Лапушка вся из себя довольная – стабилизировалась, вроде…
– Чудеса… Зло у нее уж до головы дошло, говорили… А что мужики – так-таки и ни одного?
– А что им наш курятник… Но Ланселот сказал, придет обязательно. Будет тут с нами сидеть, как султан в гареме.
– Да уж… Видать, дамский угодник был неслабый… Ну и сейчас – не потрогает, так хоть понюхает. А вообще, он герой, Годива. Такой герой, какой редко бывает. Его цяця ведь не больше, чем на восемь месяцев рассчитана, из них пять прошло, я специально посчитала… А он книгу писать задумал – про нас и вообще про все это…
Читать дальше