Дэни Коллинз - Самая неслучайная встреча

Она вернулась в пентхаус несколько дней спустя, чтобы сопровождать своего мужа на прощальной вечеринке, которую устроил его дед перед выходом на пенсию. И снова она почувствовала себя отъявленной лгуньей, когда Эдвард Михаэлс упомянул ее в своей речи:

— То, что Калли недавно вошла в нашу семью, стало для нас глотком свежего воздуха. Я часто думал, что могу принимать более правильные решения, чем мой внук, но он смог доказать мне, что его решения разумны.

Все радостно рассмеялись, а Калли уставилась на пятно от красного вина перед собой на скатерти и не могла поднять глаз.

— Я каждый день вспоминаю своего сына, мне его очень не хватает, — продолжил Эдвард. — Но я не могу не гордиться своим внуком, которого оставил мне мой сын. Я уверен, что будущее «Динами» в надежных руках, и я могу позволить себе без колебаний покинуть место у руля.

Ставрос был удивлен словами деда. Он произнес теплую и дружелюбную ответную речь. Его голос слегка дрожал.

— Когда я смотрю на них, я все время вспоминаю моего мужа, — шепнула мать Ставроса, наклоняясь к Калли. — Они ведут себя так, как будто готовы перегрызть друг другу горло, но так иногда проявляется любовь Ксенакисов.

— Ставрос спорил со своим отцом? — спросила ее Калли.

— О, всегда! Мне было очень сложно с ним. Он никогда не простил себе смерти отца. Когда Эдвард сказал, что мы должны переехать в Америку, я уехала одна. Я не могла согласиться со всем, что он делал, но это было будущее моих детей. Мы часто дискутировали по поводу его решений.

— В присутствии детей?

— О, нет! Мужская половина Ксенакисов не любит выяснять отношения на людях. Надо выбрать время и атаковать их, когда они меньше всего этого ожидают. Это тебе совет от матери, которая знает своего сына. — И она подмигнула Калли.

— Ставрос сказал мне, что Эдвард запретил говорить в своем доме по-гречески.

— Потому что наш английский был ужасен! Если мы хотели остаться жить в Америке, мы должны были ассимилироваться!

— О чем ты говорила с моей матерью? — спросил Ставрос, когда они вернулись домой.

— О твоем отце и о том, что она не жалеет, что вы переехали в Америку. Я иду спать, — сообщила она на одном дыхании и остановилась, услышав его:

— Где?

Она отвернулась и направилась в гостиную. Ставрос вздохнул:

— Я могу надеть презерватив.

От его взгляда ее тело напряглось. Он пытался соблазнить ее.

— Не надо, Ставрос… — Это была мольба, а не приказ.

Ставрос сокрушенно вздохнул:

— Ну что ж, иди спать!

У Ставроса было много дел. Но он не мог себя заставить погрузиться в работу. На экране компьютера было открытое сообщение от его юристов: «Семье, которая предварительно усыновила Дориана, было направлено письмо. Ответа пока не последовало».

Письмо! Какое письмо, кому именно? Если он хотел узнать ответы на свои вопросы как можно скорее, то как себя чувствовала Калли? Он переслал письмо Калли.

Зазвонил телефон и вырвал его из раздумий.

Он хотел проигнорировать звонок, но увидел незнакомый номер и решил взять трубку.

— Мистер Ксенакис, это Айен, охранник в вашем доме. Я увидел, что напротив вашего имени стоит пометка, что вас необходимо предупредить, если…

— Андервуд пришел? — перебил его Ставрос.

— Нет, сэр. Одна женщина, Ванда Эбботт. Она попросила меня позвонить вашей жене, но миссис Ксенакис выходила в тот момент из дома и встретилась с ней. Я услышал, как миссис Эббот сказала, что она родственница Андервудов. Ваша жена увела ее наверх. Я не уверен, правильно ли я делаю, но решил позвонить вам.

— Совершенно правильно! — воскликнул Ставрос, вскочил и побежал в сторону выхода.

Калли была рада, что миссис Эббот отказалась от чая или кофе. Калли дрожала так, что едва ли смогла бы сделать глоток. Не лучше обстояли дела и с Вандой. Это была элегантная женщина из высшего общества. Как она объяснила, она была кузиной сводной сестры, вышедшей замуж за одного из представителей семьи Андервуд. Она была как минимум на пятнадцать лет старше Калли.

— Я понятия не имела, что все было оформлено незаконно, — сказала она после того, как сообщила, что ее сын Джеймс был усыновлен вскоре после его рождения шесть лет назад. — Я знаю, что Брэндон его отец, но нам сказали, что мать мальчика отказалась от него, потому что была слишком молода. Брэндону было только девятнадцать лет. Я понимала, что он не готов стать отцом. Я сама перенесла операцию и не могу иметь детей, а мы так хотели ребенка…