Наталья Черемина - Все не так

— Да выкинь ты эту фигню и не морочь голову.

— Ты че — выкинь? Зря я, что ли, мучился?

— Ну, тогда разворачивай, чего тянешь?

— Боюсь. Раз, два, три… Ой! Уже семьдесят пять процентов. А такое бывает?

— Говорю тебе, выкинь эту промокашку. Даже если пять процентов — это абсолютно не важно.

— Для меня, между прочим, важно! — обиделся Димон.

— А для меня — нет. Потому, — Санька хитро скосила глаза, — потому что я и без этой бумажки уже на втором месяце.

Приблизительно неделю Димон носил Саньку на руках; потом они подали заявление в ЗАГС и через два месяца тихо, без помпы, без гостей и даже без фотографий расписались. Родители, и Димкины, и Санькины, смертельно обиделись, что им не предоставили возможности напиться на свадьбе. Санька добросовестно пыталась донести до них свои соображения: что глупо и даже неприлично ей напяливать на себя белое платье — символ невинности — после почти десяти лет гражданского брака. Но родители продолжали дуться еще долго. Первым на контакт пошел Санькин отец, который развелся с Ларисой Сергеевной и женился в третий раз на Санькиной ровеснице, знойной пышнотелой Светлане. У Виктора Звонарева должна была родиться четвертая дочь от третьего брака: Светлана была уже на седьмом месяце беременности. Санька благосклонно приняла молодую жену отца — в ее глазах она была благородной освободительницей от зла, воплощенного в Ларисе Сергеевне. Они стали наведываться друг к другу, деликатно стараясь не сталкиваться при этом с мамой Любой. Весть о Санькиной беременности всех примирила, даже бабушка напомнила о себе, пригласив молодоженов в гости. Вера Устиновна была уже совсем плоха, не вставала с кровати, но мыслила трезво и изъяснялась, как прежде, громогласно.

— Подойдите, — повелела она Саньке с Димоном и обратилась к последнему: — Что, небось мальчика хочешь? Вижу, что хочешь. Не жди напрасно. Будет девочка. В нашей семье только девочки рождаются.

— А в нашей семье встречаются и мальчики, — рассерженно огрызнулся Димон, правда, уже после того, как они вышли от бабушки. — А ты сама-то кого хочешь? — подозрительно спрашивал он Саньку, на что та неизменно отвечала:

— Я хочу ребенка.

Чем ближе к родам, тем больше усиливалась паника. Чуть ли не каждый день Санька звонила Машке и пытала ее — как оно бывает. Поначалу подруга охотно и во всех подробностях описывала свои роды и все слышанные ранее истории про роды, но потом Санькин болезненный страх стал ее раздражать. Особенно разозило желание добровольно сделать кесарево сечение.

— Если природой заложено рожать именно таким образом, значит, это самое правильное, — кричала Машка. — Если больно, значит, надо терпеть! Все терпят — и ничего. От боли не умирают. Не думай о себе, думай о ребенке!

— От родов умирают, — ныла Санька.

— Ага, в позапрошлом веке, может, и умирали.

— Я боюсь даже кровь из пальца сдавать.

— Хватит из себя цацу строить, — отрезала Машка, — я тебя знаю с первого класса, и ты никогда не была трусихой.

Этот аргумент, как ни странно, подействовал. Действительно, когда-то она была сильной, выносливой и бесстрашной. Что случилось, почему она превратилась в размазню? Ходить пешком разучилась — все Димон возит, стала бояться крови, дурных примет. Санька взяла себя в руки и родила. Рожала долго, мучительно, но ни разу не крикнула, а только, сцепив зубы, дышала и дышала. Без единой мысли, только с тупым упорством не сбиться с ритма. Ей казалось, что это никогда не кончится, что вся жизнь — это сплошные выворачивающие наизнанку спазмы. Но это кончилось и пришли другие чувства: любовь, нежность, тревога. После всего Санька небрежно отмахивалась: «Не так страшен черт, как его малюют», и со временем ей самой стало казаться, что это вполне терпимо и ничего не стоит перенести снова. Она даже как-то в компании Димона, Машки и ее мужа ляпнула:

— Один ребенок — это, конечно, мало. Надо хотя бы двоих.

Машка с мужем зааплодировали и опорожнили свои пивные кружки, а Димон возбужденно вытащил из кармана блокнот и торжественно провозгласил:

— Я записываю! Потом не отвертишься.

Но Санька, конечно, отвертелась, во всяком случае, на ближайшие несколько лет. Она видела, как тяжело Машке, родившей детей одного за другим. И вообще, условия у них были разные. У Машки хоть квартира своя есть, а они с Димоном так до сих пор и ютятся в крохотной комнатушке свекорского дома, только теперь уже втроем. Димке таки «дали кэпа», то есть присвоили капитанское звание, когда он учился на четвертом курсе своего эмвэдэшного института, но богаче они от этого не стали, и до своего жилья им было как до луны. Маленькая Варька тоже не давала расслабиться и требовала к себе больше внимания, чем ожидалось. Как всякие неопытные родители, Санька и Димон старались добросовестно выполнять все требования и предписания врачей. В итоге просто замотались, регулярно делая ребенку УЗИ мозга, тазобедренных суставов, сердца, стоя на учете и у невролога, и у хирурга, и у ортопеда. От массы зачастую противоречивых рекомендаций кружилась голова. Да еще Варвара оказалась лентяйка из лентяек, предпочитавшая орать круглые сутки, нежели рассасывать тугие Санькины соски. В результате плохо прибавила в весе, пришлось ввести докорм. Попробовав бутылку, маленькая упрямица стала отвергать мамину грудь, отчего молоко стало убывать, а Санька — погружаться в уныние. Месяцев до пяти ей удавалось всеми правдами и неправдами впихнуть в дочку хоть какие-то порции грудного молока: ночью девчонка спросонья еще брала грудь, а днем Санька до синяков сцеживалась. Потом молоко пропало окончательно, и Санька впала в депрессию — ей так хотелось быть образцовой матерью и кормить ребенка до двух лет, а идеала не получалось. Но прошел месяц, и героическая борьба за молоко стала забываться, на смену пришла новая проблема: зубы у Варятки лезли чрезвычайно болезненно и с высоченной температурой. Еще на полгода Санька с Димоном забыли про сон. Но и к этому состоянию они привыкли со временем, зато с чем можно сравнить счастье, когда ребенок говорит «мама», «папа», «дай», делает первые шаги и залепляет родителям первые звонкие пощечины и слюнявые поцелуи?