Валентина Ad - Сеанс длиною в жизнь (СИ)

Пожитков у нас было не много – каша пшенная да килька с квашеной капустой. То, что приносили с собой в пайках солдаты, а мы с мамой готовили. То ли дело, когда нас захватили немцы, у тех и колбаса в наличии имелась, и хлеб вкусный, и мясо в ежедневном рационе. Супы мы с мамой на протяжении дня варили по нескольку раз, особенно в холодное время, но на второй день никогда ничего не оставалось.

Завернув в тряпку миску с остатками вчерашнего второго, набросив на свою фуфайку еще и старую шинель (одного из солдат, который так и не вернулся с поля боя) я решительно направилась в сарай.

На улице были утренние сумерки. Мороз, казалось, только усилился, а в голове лишь одно – «Только бы был жив. Только бы не замерз». Я буквально перелетела двор, а оказавшись в сарае, отлично зная, что в нем где-то находится человек, мне не сразу удалось разглядеть – в какой куче соломы? Что несказанно меня порадовало, если уж я легко могла ничего не заметить, то залетные солдаты и подавно. В более-менее теплое время года в нашем сарае часто оставались на ночлег солдаты, а зимой вряд ли, но все в то время могло случиться.

- Эй, вы где?

Сбросив с плеч тяжелую шинель и опустив на пол алюминиевую миску, я принялась разбрасывать солому, приблизительно вспомнив, где я оставила своего немца. Он не отзывался даже когда я его нашла и попыталась перевернуть. На мгновенье я даже подумала, что он все же замерз, поэтому безмолвно лежал в копне моей соломы.

- Эй, эй, молодой человек. Хер, - усадив его, как смогла, я обратилась к нему так, как неоднократно слышала среди немцев, что означало «господин». – Хер, молодой человек, очнитесь. Прошу вас не нужно умирать.

Я видела много мертвых, но на моих руках никто не умирал, и мне безумно хотелось, чтобы этого не произошло. Я панически стала растирать его руки и лицо. Он был едва теплым, но сердце билось, пусть даже чуть слышно. Приложив руку к его груди, я чувствовала едва прослушивающиеся удары.

От моего так называемого «массажа» он, наконец, раскрыл глаза. Они были слишком безжизненными, а губы ужасающе синими. Я пулей помчала обратно в дом. Ему нужно было горячее питье, а не каша. Каша потом.

Так, ранним утром, совсем ранним, наплевав на всех и все, я растопила печку и принялась греть воду. В то утро чувство страха во мне полностью отсутствовало, как у маленьких деток лет до трех-четырех. Я даже не думала о том, какой угрозе подвергаю не только себя а и маму. Я вообще ни о чем не думала. Кроме, конечно, своего немца.

В первый закипевший чугун с водой я бросила щепотку чая, второй же, предназначен был для щей.

К моему счастью от всего происходящего проснулась лишь мать.

- Васька, а ты это чего удумала? Случилось что? – она покосилась на прикрытую дверь в другую комнату. – Или ЭТИ, приказали приступить к работе?

- Нет. Никто ничего не приказывал, и ничего не случилось. Просто бессонница у меня. Совсем глаза не закрываются. Так я вот решила, чего зря себя мучить, лучше уж делом займусь.

- И то верно.

- Но ты еще можешь спать, пока ЭТИ не проснулись.

- Как скажешь, доченька. Я тогда еще немного подремлю, а то что-то вставать сейчас никаких сил нет.

Мама отвернулась лицом к стене и с головой укуталась в некогда приличное одеяло. Я почти сразу услышала ритмичное посапывание символизировавшее сон. А я, по-прежнему ни о чем не переживая кроме полуживого солдата, скоренько готовила стряпню.

ГЛАВА 3

- На вот. – Я протянула горячую алюминиевую кружку чая все так же безжизненно сидевшему в соломе немецкому солдату. – Пей. Тебе нужно горячее даже больше чем воздух. Пей.

Солдат болезненно поднял ко мне глаза, из которых вновь покатились слезы. Только тогда я обратила внимание, как прекрасны его серые радужки и как много в них боли и мольбы. У него не было сил даже на то, чтобы удержать кружку и, скорее всего, сидеть тоже было не просто.

- Ты не можешь? Я поняла. – Сев у изголовья я положила его голову себе на согнутые в коленях ноги. – Сейчас я тебе помогу.

Подув на горячий напиток и остудив его ровно до той степени, чтобы я могла спокойно держать в руках кружку, я медленно поднесла ее к пересохшим и обмерзшим губам солдата, потихоньку наклоняя ее. Он глоток за глотком отпивал чай, и буквально на моих глазах его лицо приобретало жизненные краски, а обычный чай становился для него чем-то вроде «живой воды».

- Данке, фройляйн.

«Спасибо, девушка» - перевела я с немецкого, от чего мне стало тепло. И я даже порадовалась тому, что некоторое время мы находились в оккупации у немцев, ведь только благодаря этому, могла понимать своего полуживого солдата.