АlshBetta - Во вторник на мосту [СИ]

— А долг к Родине — нет? — вопрошаю я.

— Долг к Родине мой личный выбор. Ты — нет.

— Но ты сам предложил…

— Я знаю. И прошу прощения, Изабелла. Всем сердцем.

Наш разговор принимает опасный оборот, и нравится мне все меньше. «Сейчас уйдет, сейчас уйдет! — твердит напуганное подсознание. — Сделай хоть что-нибудь!» Но что?..

— Послушай, Эдвард… — я набираюсь смелости, решимости и сил. А ещё воздуха. — Мне нравятся наши встречи. Я не хочу… отказываться от них. Раз в неделю, во вторник — всего ничего.

— Ты привяжешься ко мне.

— Ну и что? Тогда, возможно, мы попробуем…

— Это исключено.

Его самоуверенность, его уверенность сводят меня с ума. Дрожат пальцы и губы. И сердце дрожит. Больно-больно. Неужели уже?..

— Эдвард, мы придумаем, что делать. Пожалуйста, давай попытаемся, — я не прошу его, я умоляю. И знаю, что это он прекрасно понимает. Сложно не уловить разницу между двумя такими разными состояниями.

— Тебе нечего терять, Белла.

— Да, нечего… — хочу добавить «кроме тебя», но сдерживаюсь. Сдерживаюсь недюжинными усилиями. И стираю со щек ненавистные слезы.

— А мне есть что, — заканчивает он. Пожимает плечами.

Я поднимаюсь со стула. Я подхожу к его и становлюсь рядом. Я смотрю в потемневшие глаза с едва заметными кругами под ними и не могу сдержать внутри себя рвущихся наружу слов. Не имею достаточно силы.

— Что с тобой?

— Что? — он вскидывает бровь. Не понимает. Или делает вид.

— Ты не говоришь мне свой номер, свой адрес… ты прячешься, — я осторожно кладу ладонь ему на лицо. На правую щеку. На шрам. Уже не горячий, а тепловатый.

— Так будет лучше. Это профилактика зависимости, — ему не нравится, но руку не убирает. Проявляет терпение и великодушие, коих с прошлой ночи полно.

— А вина? Какая на тебе вина?

Он недоуменно переспрашивает. Я объясняю про ночной бред, услышанный случайно. Признаюсь.

— Что-то связанное с отцом…

— Верно, — его губы складываются в тонкую и, как мне кажется, подрагивающую линию.

— И что же?

— Его смерть вчера утром. Инфаркт.

— Мне очень жаль, — искренне шепчу я, легонько, едва ощутимо, пошевелив пальцами. Этой ночью он жаждал моих прикосновений, успокаиваясь от них. Сегодня, похоже, ненавидит их.

— Напрасно. Жалость, как и забота, мне ни к чему.

Я пропускаю его слова мимо ушей.

— Ты не успел вовремя? — с состраданием спрашиваю я.

— Я вовремя не остановился, — Эдвард стискивает зубы, злобно взглянув на меня, — споры для больного сердца убийственны. Теперь это доподлинно известно.

Я делаю глубокий вдох. Я приникаю к нему всем телом, обнимая за шею. Позволяю устроить голову на груди. Позволяю почувствовать, что рядом и никуда не денусь, как ночью. Мне впервые после смертей Виктора и Алека больно за кого-то. До дрожи.

— Я не повторяю прежних ошибок, — придавая голосу выражение полной отстраненности и наполняя его сталью, которую не измерить, сам себе говорит Эдвард.

Я прокладываю дорожку поцелуев по его виску, стараясь не слушать. Но не получается. Меня отстраняют. Довольно ощутимо.

Темно-зеленые глаза наполнены твердой непоколебимой верой. Как и тогда, когда выспрашивали мой адрес летней ночью. Во вторник.

— В этот раз я вовремя остановлюсь, Белла, — обещает мой Коршун, поднимаясь со стула. И меньше чем через минуту, даже не оглядываясь, уходит — хлопает дверь.

…Чуть позже я найду на стенде в прихожей триста долларов.

Не каждому человеку в жизни дано испытать то ощущение, когда сердце рвется на части, а в груди режет, кромсает и нестерпимо болит. Не каждому под силу пережить извечную сухость в горле, вызванную бесконечными слезами. И уж точно далеко не каждый в состоянии раз за разом расправляться с непроходящей, как темная, большая туча, апатией, чтобы каждый божий день в восемь утра идти на работу.

Я — уникум. Мне все это удается уже второй раз. По кругу.

Я просыпаюсь каждое утро, хотя не знаю зачем. Я бреду по улице каждое утро, путаясь в длинной юбке, хотя не знаю зачем. А вечером прихожу домой, специально обходя за два квартала злосчастный парк с ненавистным сердцу мостом, и, поглядев на давно засохшее шоколадное печенье, долго плачу. Последнее время и дня без соленой влаги не обходится. Я отвратительно слабая.

Когда я сплю, мне часто снится Эдвард. Три наших встречи и последний разговор: «Ошибок не повторяю», «Вовремя остановлюсь». И судорожные всхлипы, когда, сидя на полу перед дверью, я рву на мелкие-мелкие кусочки оставленные деньги.