Мишель Дуглас - Роман на ее условиях [litres]

Одра чуть не фыркнула в трубку.

– Могу вас заверить, что мой брат не общается со взломщиками.

– Этот мужчина говорит, что его зовут Финн Салливан.

Одра закрыла глаза. Черт! Ее брат действительно знаком с одним типом, способным вломиться в чужой дом. И этого типа зовут Финн Салливан.

Финн выругался по-французски, а затем и по-гречески, когда случайно уронил на кухонный пол, выложенный плиткой, хрустальный стакан. Тот разбился со звоном, от которого в голове Финна словно взорвалась петарда. «Так тебе и надо! – подумал Финн. – Надо было включить свет!» Но он знал дом Руперта так же хорошо, как свой собственный, а свет включать не стал, чтобы головная боль, терзающая мозг, не превратилась в полномасштабную мигрень.

Выдохнув, Финн бросил свой рюкзак на пол, включил свет и достал совок и щетку, чтобы навести порядок.

Мало того что тот, кто гостил у Руперта последним, не вымыл и не убрал стакан, оставив его на столе, так этот неряха еще и не вынес мусорное ведро! Всякий раз, когда Финн останавливался в доме Руперта, он старался оставить это место таким же, каким его нашел, – безупречно чистым.

Налив себе в бокал превосходного виски Руперта, Финн уселся в кресле в гостиной, размышляя. Гипс с его руки сняли только вчера, и она чертовски болела, как и весь левый бок и левое колено. Доктор прописал покой. Но Финн уже почти одурел от целых восьми недель покоя и начал чувствовать себя в Ницце, словно в тюрьме.

Руперт дал ему ключ от этой виллы пару лет назад и сказал: «Чувствуй себя тут как дома!» – «Завтра нужно будет позвонить Руперту и сообщить, что я здесь», – подумал Финн и посмотрел на часы на стене. Два тридцать семь ночи – слишком поздно… или рано кому-либо звонить. Он откинул голову на спинку кресла, закрыл глаза и попытался усилием воли подавить боль, пронзающую тело…

Финн проснулся из-за мигающих за окном огней и не сразу понял, что мигрень тут ни при чем. Он моргнул, но стоящая перед ним пара вооруженных полицейских не исчезла. Они продолжали целиться в Финна из своих пистолетов. Часы показывали два сорок восемь.

Финн поднял руки и сказал по-гречески:

– Меня зовут Финн Салливан. Я друг Руперта Рассела, владельца этой виллы.

– Где твой сообщник?

– Сообщник? Какой сообщник?

Он встал и тут же пожалел об этом, потому что мгновенно оказался на полу, и боль раскаленными иглами пронзила левый бок, заставив Финна взреветь.

Когда полицейские грубо подняли его на ноги и надели на него наручники, Финн сжал зубы от боли и кивнул в сторону рюкзака.

– Мои документы там.

Но на его слова никто из полицейских, казалось, не обратил внимания. Двое парней, что держали его на мушке, посмотрели в сторону лестницы. Финн проследил за их взглядами и воскликнул, увидев, кто спускается со второго этажа:

– Одра!

Она остановилась на полпути вниз, ее голубые глаза расширились от изумления, нежные ноздри раздулись.

– Финн? Что ты здесь делаешь?

– Это ты вызвала полицию? – ответил он вопросом на вопрос.

– Конечно, я!

– Что за идиотское поведение? – терзаемый болью, Финн почти прокричал эти слова. – Какого черта ты так остро реагируешь?

– Ах, идиотское? – тоже повысила голос Одра, продолжив спускаться по лестнице. – А как насчет твоего поведения? Ты вломился в дом моего брата в полтретьего ночи!

– Я не вломился. У меня есть ключ.

Только сейчас Финн заметил, что Одри держит в руках клюшку, судорожно вцепившись в нее, словно собираясь дать яростный отпор. Он резко выдохнул и чуть не выругался, осознав, как, должно быть, напугал Одру, – ведь она ночевала одна в пустом доме и вдруг услышала звук разбитого стекла… И это после всего, что она недавно пережила!

Боль в голове усилилась, плечо горело, словно в огне.

– Прости, малявка! – Старое прозвище само сорвалось с его губ. – Если бы я знал, что ты здесь, я бы позвонил, чтобы предупредить о своем приезде. Ты можешь подтвердить этим парням, что я – приятель твоего брата?

– А где тот, кто был с тобой?

– Я приехал один.

– Но я слышала два голоса – один человек говорил на французском, другой – на греческом.

Финн покачал головой.

– Ты слышала одного человека, разговаривающего на двух языках.

Он повторил то ругательство, которое вырвалось у него ранее.

На мгновение Одра еще крепче сжала клюшку – так, что костяшки ее правой руки побелели, – а затем расслабилась и извинилась перед полицейскими на прекрасном греческом за ложную тревогу и попросила отпустить старого друга своего брата.