Да только стрелять они в меня не стали. Их главный, с кем-то по рации связался, явно с кем-то из наших, и договорился. Ведь могут когда захотят! Так что мы с бабкой шли как на параде, в относительной тишине войны. Даже скарб ее кое-какой прихватил. Опять мимо. Да только с тех пор стали звать меня заговоренным.
Может в чем-то они и правы. Тут недавно мина в трех метрах от меня прилетела… так не взорвалась… воткнулась в землю, только стабилизатор торчит. Говорят, есть у меня ангел хранитель. Но если и есть, то это Ленка… я знаю.
Вот и сейчас мы примчались туда, откуда срочно надо было вывозить людей. Нашелся кто-то с совестью с той стороны, предупредил.
Да только опоздали маленько, приехали в аккурат под артподготовку. Всюду грохот, свист, взрывы… и тут у меня на глазах прилет как раз в жилой дом. Попало куда-то в угол, вот он наполовину и сложился.
Я туда. Сам понимаю — выжить там чудо, а все равно бегу. Не зря же приехал.
Когда добежал, пожалел. И жить стало хотеться еще меньше. Из-под обвалившейся плиты торчит рука… женская. А рядом, метрах в трех нога, в сандалии, мужской сандалии, не бывает у женщин таких размеров.
И я уже собрался назад, как плачь услышал. Отчетливо так услышал, навзрыд кто-то плакал. Плакал откуда-то из глубины, оттуда, где чудом не упав до конца, шалашиком стояли плиты перекрытия.
Как я туда пролез, не помню и сам. А там, в оседающей пыли она — девчушка лет трех-четырех. Как ее не завалило ума не приложу. Вот только мыслишка подлая по черепушке носится — уж лучше б с ними… куда ей теперь, сироте.
Но схватил и ходу оттуда. Раз Бог миловал, не мне о ее судьбе думать, тем более на смерть оставлять.
Вот только не добежал я. Прозрела смерть окаянная, и мину что предназначена мне, пустила по верному курсу. Взрыв… что-то жесткое и злое бьет в левую лопатку, и я лечу в пыль.
Вот и все — встречай меня Леночка. Да, только удержалось сознание где-то на краю, и изогнувшись как кошка, я, даже падая, извернулся так, чтобы не упасть на ребенка, не придавить своим телом. Перекатился. Боль жуткая, и Богу душу отдать уже можно… да только не один я. Как вскочил, как бежал, все в пелене. Одно помню — я добежал.
Очнулся я в госпитале на второй день. А девчушку-то оказывается, никуда не отправляли — подумали, что моя она. Документов-то у меня с собой не было, не дело с ними по передовой бегать. Попадешь на другую сторону… я сюда умирать приехал, а не становиться узником совести.
В общем когда я очнулся, мне ее привели. Глазенки голубые как у Ленчика, и волосы русые, прямо как у нее.
Спрашиваю как зовут, а она, стесняясь в пол смотрит, и так тихо… Лена.
И тут у меня словно что-то оборвалось. Хотя если честно — я снова потерял сознание.
Когда я приехал домой, родители не знали расцеловать меня или убить. Я ведь когда уезжал, честно им написал, куда и зачем еду. И симку сменил, и не звонил им ни разу. А тут явился, и не один, а с «дочкой». С документами проблем почти не было. Ну как не было… мне тогда сказали — а на каком основании мы вообще должны ее на вас оформлять? Пришлось позвонить капитану, что нас с Леночкой тогда из-под обстрела и вывозил. В общем, после его посещения, проблем больше не было. Война на многое заставляет смотреть по-иному.
Так что моя милая Леночка ты не обижайся, но придется тебе меня еще подождать. Твоей тезке всего три… а мне ее вырастить еще нужно.