Надежда Михайловна: Верьте в чудеса [СИ]

Лене позвонила Регина:

— Привет, опять сидишь себя накручиваешь? Звать на новый год к себе даже и не пытаюсь, мазохистка ты наша.

— Привет, нет не сижу, а лежу, вернее полулежу! — засмеялась Лена.

— Ленка? Ты и смеешься? Обычно у тебя депрессняк в это время. Френд появился, раз полулежишь?

— Не угадала, полулежу — ногу сильно подвернула вчера.

— И что, одна там скачешь?

— Неет, я у… — Лена понизила голос. — Я у Ерохина. Он меня, когда я упала, увидел и выскочил сразу из машины, потом в травмпункт, чуть ли не «Гипс, закрытый перелом». А к нам на горушку добираться вчера было смертельным номером.

И впервые услышала Лена, как может вопить сдержанная — профессия обязывала — Воронкова.

— А-а а, Ленка, да это же здорово! Безумно рада за вас!! Леенк, поговори с ним, не надо в прошлом оставаться, выслушай, наконец, его, а потом уж и я тебе подробности проясню, про Бодунова.

— Кто такой Бодунов? — не поняла Лена.

— Муж мой бывший, кто же ещё?

— Но он же Воронков.

— Ага, за меня замуж пошел и стал Воронков. Не, представь, Регина Бодунова — зам прокурора, да это ж прикол из приколов. У меня в знакомых была Анжелика Ивановна, вот и я будучи Бодуновой так же бы нелепо смотрелась.

— И что?

— А ничего, он, может, ещё раз замуж пойдет, мало ли, какая с громкой фамилией клюнет на смазливую рожу. Ты вот не клюнула почему-то, он так старательно клинья к тебе подбивал?

— Ко мне? Ты ничего не перепутала? Не было такого!

— С твоей стороны, а с его, как же — жена кобыла здоровая, ни фигуры, ни нежности, один милицейский рык и беспардонность, а тут Ерохина, вся такая нежная, с мужа глаз не сводящая! Как не очароваться?

— Регин, ты что такое говоришь?

— Лен, я не в обиде. Просто поясняю тебе кой чего, обстановку, так сказать, на тот момент. Я уже тогда знала его козлиную натуру, погуливал он по-тихому, некогда было в этом дерьме копаться, не болтали везде про него и ладно! Но вот что до подлости докатится, не ожидала! Выслушай Тольку. Прошу тебя, хватит вам себя изводить из-за одной твари!! Всё, целую, вы мне оба не безразличны, знаешь ведь, как я тяжело с людьми схожусь. И ещё я вашу Виквику люблю, её невозможно не любить!! — и передразнила: — Региночка, девочка, нельзя себя лошадью называть, ты девочка нежная, ранимая!!

— Это я-то? — она захохотала. — Я нежная?? Да меня весь горд зовет не иначе, как конь в юбке! А что, махнем числа четвертого на снегоходах, ты за пассажира, а мы с Толяном неперегонки?

— Я только если зрителем! — отказалась Лена. — Да и как нога себя поведет.

— Блин, забыла, что ты раненый товарищ. Ладно, я, может, доберусь до вас под утро, как сложится! Пока!! Будь умничкой, пусть все ваши обиды и непонятки сгинут вместе с этим годом!

Ерохин минут через десять застал Лену в глубокой задумчивости.

— Чего загорюнилась, Елена Прекрасная, по принцу заскучала?

— Никак не складываются пазлы! — пробормотала она себе под нос.

— Какие?

— А?

— Пазлы, говорю, какие? А то, может, помогу?

Когда Катька была маленькая, оба родителя складывали с ней пазлы, сначала простые картинки, потом целые картины, ребенок и сейчас, будучи взрослой в минуты неважнецкого настроения садился за пазлы, увлекался и проходило уныние. Родители все так же, только уже по одному, помогали ей собирать картины. У Ерохина как раз в том разнесчастном лесном домике висели её картины на всех стенах когда-то.

— Ерохин, ты освободился?

— Да, сейчас, торшер вот включу!

— Не надо, так с елочкой уютнее! — Не хотела Лена, чтобы Ерохин видел её эмоции, Регинка взбаламутила то давнее, похоже, не совсем права Елена Прекрасная оказалась.

Ерохин опять пристраивался на пол.

— Садись на диван!

Лена повозилась, подвинулась, только вот нога опять оказалась у него на коленях.

— Да не заморачивайся, Лен, я что, совсем чурбан? Тебе же ногу надо держать повыше! На чем я остановился?

— На теремке!

— А, да, теремок — как в сказке — и не низок, не высок. Иван старался, своими руками отделывал все внутри, чтобы его двум раскрасавицам там нравилось, теремок и вышел на славу — соседи поговаривали, совсем сказочный получился. — Он помолчал, потом, вздохнув, продолжил. — А какой же теремок без баньки? Вот и отделывал целый год Иван ту баньку, себе на погибель, получилось. Банька вышла замечательная, светлая, с просторным предбанником, с вениками подвешенными на небольшом чердачке, с висящими в предбаннике пучками высушенных трав. Радовался Иван, на самом деле — дурак, такому уютному местечку для отдыха. Побратим пару раз просил приехать, попариться с друзьями в баньке. Иван один раз дал ключи, хорошо только от баньки, в теремок никого пускать не хотел — это только их троих место, негоже ещё кого-то пускать. Да потом сам себя и похвалил за дальновидность, баньку, можно сказать, отскребал после гостенечков, всякого там валялось. Отмыл, отскоблил втихаря, чтобы Елена его ни о чем не догадалась, да и полаялся с другом заклятым, сказав, чтобы ноги его больше не было в их местечке.