Дэни Коллинз: Притворись моей на одну ночь

Но секс, точнее, его отсутствие, стал еще одним показателем того, как мало интересовался ею муж. Это причиняло боль, в жажде его внимания она чувствовала себя жалкой попрошайкой и научилась прятать чувство пустоты и одиночества за маской холодного равнодушия.

– Миссис Ферранте, – медсестра Венди вкатила кресло-коляску, – давайте-ка отправимся к вашему мальчику.

Примо и не пошевелился, чтобы помочь ей встать. Октавия была рада, хотя после операции мышцы до сих пор не повиновались, а после анестезии кружилась голова и тошнило. Он тоже последовал в палату новорожденных, явно не подумав, что ему может быть отказано во входе.

– В палату допускаются только родители.

– Октавия!

– Тебе придется встретить Алесандро и проводить сюда.

Венди провела карточкой по замку, и через миг они очутились в светлой теплой комнате. Лучи утреннего солнца пробивались сквозь серые облака. Впервые за долгое время Октавия почувствовала прилив надежды.

– Малыш вас звал, – заметила медсестра Анна.

Сейчас у вас тишина и спокойствие. – Октавия пересела в мягкое кресло-качалку. – В приемном отделении вчера царила такая суматоха, когда я приехала.

Она сильно перенервничала накануне, хаос в больнице не прибавил уверенности в благополучном исходе. Какое облегчение понять, что можно расслабиться и взять на руки ребенка, о котором она так тревожилась! Октавия едва не расплакалась.

– Я слышала. – Венди забрала младенца из инкубатора и завернула в одеяльце. – Потому доктор Рейнолдс еще не навестила вас. Сначала роды, потом ее попросили помочь пострадавшим в автобусной аварии, произошедшей буквально перед вашим приездом. Ну и ночка! Спустите халат с одного плеча.

Последовав ее совету, Октавия внезапно устыдилась своей наготы, хотя в теплой комнате никого, кроме них и детей, не было.

Ребенок был явно расстроен и голоден. Чувствуя тепло малыша в своих руках, Октавия вдруг ощутила нежность и желание защитить его. Такой милый, хорошенький малыш с шелковистыми черными волосиками, выбившимися из-под бело-голубого чепчика. Крохотные бровки, реснички, носик пуговкой, недовольное личико. Забавный.

Странный холодок пробежал по спине Октавии.

– Позвольте ему найти сосок, – подсказала медсестра. – А вы уже придумали ему имя?

– Я жду решения мужа, он должен подтвердить выбор имени.

Ребенок беспомощно размахивал ручками. Вот он приник к груди – такой милый, настойчивый, очаровательный, а ей отчего-то было не по себе. Неужели что-то подобное произошло и с мамой? Произведя на свет живого ребенка, дочь, она не смогла почувствовать настоящей материнской любви, хотя и вырастила ее.

Стены точно сомкнулись. Каким же недоразумением она была! Сначала разочаровала родителей, потом мужа, а теперь еще, похоже, не справляется с ролью матери. Неудивительно, что ее никто не любит. Она сама неспособна на это чувство.

Слезы защипали глаза, и Октавия моргнула. Одна капелька упала на сморщенное личико малыша. Она вытерла ее, тщательно разглядывая крохотное создание. Куда же делись чувства, которые переполняли ее во время беременности? Тогда она испытывала привязанность к малышу. Это невозможно забыть.

Мальчик заволновался еще сильнее, его надрывный плач буквально хватал за душу. Октавия не находила в чертах его лица ни малейшего сходства с собой, ничего знакомого. Не такого мальчика она хотела увидеть. Он не был некрасивым, не вызывал отвращения. Просто был другим. Выгибая спинку, он зашелся в яростном плаче.

– В первый раз всегда странные ощущения, – успокоила Венди. – Вы не первая, кто плачет. Позвольте ему…

– Нет. – Октавия не ожидала от себя такой уверенности. Странное ощущение. Ей хотелось помочь плачущему малышу, голодному, несчастному и беспомощному. Накормить его. Но она вдруг выпалила: – Это не мой ребенок.

Алесандро не удалось поспать с момента звонка кузена. Он сам пилотировал частный самолет, несмотря на снег и туман, в Лондон. Будь на его месте кто-либо другой, Алесандро не упустил бы случая упрекнуть смельчака в безрассудстве.

Приземлившись, он получил сообщение о рождении здорового сына и о том, что малыша пока держат в инкубаторе ввиду преждевременных родов. Примо ничего не сказал о состоянии Октавии, явно намеренно. Алесандро любил кузена, но Примо обожал язвить и перетягивать на себя внимание по любому поводу. Когда наконец он повзрослеет и перестанет дуться на брата за решение, принятое дедом?