Луанн Райс - Судьбе вопреки

Сейчас бы я, наверное, посоветовала всем невестам: если вы стоите перед мировым судьей, собираясь выйти замуж, и замечаете, что ваш будущий муж почему-то выглядит напряженным и встревоженным, обязательно обратите на это внимание и постарайтесь выяснить, в чем тут дело.

Церемония бракосочетания состоялась. Теперь я вспоминаю о ней словами «речи» и «музыка». Наша брачная церемония маскировала собой одну простую истину: брак — это контракт. Отбросим романтику в сторону. В первую очередь брак — это законный, имеющий обязательную силу контракт, по условиям которого два человека объединяются в некое товарищество, их судьбы на законном основании сплетаются властью, и не какой-нибудь, а государственной.

Когда в мыслях я возвращаюсь к напугавшему меня взгляду Эдварда, я понимаю, что он боялся, что я вдруг сорву нашу сделку и не поставлю свою подпись. А что бы произошло, если бы я действительно так поступила? Если бы я тогда прислушалась к своему внутреннему голосу, если бы я, почувствовав тот холод в душе, поверила, что он означает что-то серьезное, на что обязательно нужно обратить внимание?

Но я не вняла этому предупреждению. Я отмахнулась от своих ощущений и, как фокусник из шляпы, выхватила из летнего воздуха другое: любовь, надежду, веру, решимость. Я держала Эдварда за руку. «Согласна», — сказала я. «Согласен», — сказал он. Жених поцеловал невесту. Публика зааплодировала, а когда я взглянула на своих подруг, то увидела, что многие из них плачут и смеются одновременно — они очень радовались за меня.

Мы стояли перед алтарем — уже муж и жена. Наш яркий летний свадебный день, голубое небо и искры на спокойной воде моря. Бах уступил место Моцарту и звуку листьев, шумящих от дуновений бриза. Все было необыкновенно прекрасным, все, казалось, должно было предвещать счастливую будущую жизнь.

Я повернулась и посмотрела на Эдварда. В моих глазах стояли слезы, а голос дрожал от безудержно нарастающего волнения. «Эдвард», — только и смогла вымолвить я, и меня захлестнули все надежды, все мечты о нашем совместном будущем. Он пристально смотрел на меня — страх ушел из его глаз, а на его место пришло нечто другое. Тогда я впервые увидела… Ну, вы еще услышите о том, что я увидела, я почувствовала, как покачнулась подо мной земля — тонкий слой травы на гранитном выступе.

Он дотронулся до цветов в моем букете и произнес: «Ты такая хрупкая, Мара. Как белая роза. А белые розы так легко помять. Именно это имела в виду твоя бабушка, когда сказала, чтобы я заботился о тебе?»

От его слов у меня перехватило дыхание. Разве они не означали величайшую нежность? Не говорили о его заботливости, о глубине его понимания? Он мог быть таким нежным. Тогда я думала только об этом. Но сейчас я понимаю, что в этих его словах прозвучала угроза.

Было такое ощущение, что он никак не может забыть мягкое наставление моей бабушки и для себя интерпретировал ее слова так: это беспокойство чрезмерно заботливой бабки, отдающей свою единственную внучку чужому человеку. Но все-таки я думаю иначе. Мне показалось, что Эдвард не слышал ни одного слова из брачной церемонии, может, даже вообще не присутствовал на ней!

Совсем недавно мне приснилась женщина, которая носила сразу несколько вуалей. Черная, серая, белая, серебристая, синевато-серая, темно-синяя — слои вуали скрывали ее лицо. Если снять одну вуаль, под ней непременно окажется другая. Эта женщина жила в темноте, даже когда светило солнце. Ее жизнь была тайной для всех. Она почти не видела, что происходит снаружи, а окружающие не могли заглянуть внутрь. Кто же надел на нее эти вуали? Может быть, она сама? Во сне она снимает их, одну за другой, и, наконец, остается самая последняя — или самая первая — свадебная вуаль. В моей жизни с меня эти вуали сорвали. Я хотела их оставить — вы даже не представляете себе, как они были мне нужны.

Женщины учатся скрывать самое худшее. Мы любим лучшее и показываем его всем, кому это интересно. Наши достижения, карьеру, награды, семейный очаг, счастливый брак, прекрасных детей. По молчаливому соглашению мы учимся не замечать у других и прятать от чужих глаз свою боль, утраченные надежды, тьму, чудовище в шкафу и мрак в глазах мужчины, за которого только что вышли замуж.

Но для некоторых наступает время, когда чудовище выходит из шкафа и не хочет возвращаться обратно. Это случилось и со мной. Эдвард очень изменился после свадьбы. Первой это заметила моя бабушка.

Только самые мудрые способны наблюдать женщину в подобных семейных отношениях и не судить ее. Моя бабушка не судила. Она постаралась понять. А если кто и мог понять, то только она — женщина, которая вырастила меня в своем укрытом розами домике у пролива Лонг-Айленд, женщина, которой достало терпения вырастить красные, розовые, персиковые, желтые и белые розы на каменистой почве Коннектикута, чтобы вернуть свою осиротевшую, убитую горем внучку к жизни, у которой хватило бы выдержки, чтобы заглянуть за все пласты лжи, за все эти вуали и вместо осуждения постараться помочь.