Кей Мортинсен: Жду и верю

– Даже не знаю, что и подумать!

– Ну, давай же! – Адель не отставала.

– Сдаюсь, говори!

– Андре Балле собственной персоной! Одет как денди, с иголочки, а с ним потрясающая красотка!

– Он все-таки вернулся, – задумчиво проговорила Эжени. – Все, милая, поболтаем потом, я уже убегаю!

Мысли смешались в ее голове, а щеки стали пунцовыми. Она постаралась прогнать воспоминания, столь мучительные для нее.

– А теперь, скажи мне, отчего такая секретность? – спросила Андре Беатрис. – Почему ты запретил упоминать твое имя при покупке дома? И почему ты заплатил так много? – Не на шутку раздраженная, Беатрис Бонкур сидела в машине, вытянув красивые, длинные ноги. Она пыталась понять необычное поведение своего босса. Что за муха его укусила!

Ты не справедлива! – хотел огрызнуться Андре, со свойственным ему южным темпераментом. Мамина греческая кровь бушевала в его жилах. Андре прожил до восемнадцати лет во Франции, но французом так и не стал.

Тем более что после восемнадцати они с мамой уехали из страны к своим греческим родственникам в поисках денег и удачи. Очень долго унижения и несчастья преследовали их. Андре пытался вырваться из этого порочного круга. Шаг за шагом он боролся, чтобы выжить, чтобы стать самим собой.

– Ты знаешь, именно здесь когда-то работала моя мать. – Андре указал на старое одноэтажное здание. – Это обувная фабрика.

Воспоминания нахлынули на него. Они причиняли боль даже через столько лет. Здесь ему пришлось пройти через унижения и предательство. Именно поэтому он выкупил обувную фабрику, как только узнал о банкротстве Ирен Лантье. Именно поэтому он выкупил старинный усадебный дом в пригороде Парижа. Ему не терпелось восстановить справедливость и свое светлое имя.

Это все для тебя, мама, подумал Андре. Одна из его целей была достигнута. Теперь казалось, что не так сложно было добиться успеха.

– И что дальше? – проницательная Беатрис догадывалась, что Андре многое недоговаривает.

Он промолчал, внимательно посматривая на спидометр. Они преодолели небольшой холм. Наконец Андре затормозил. Выйдя из машины, он заметил, что руки у него дрожат от волнения. Едва справившись с зажигалкой, Андре прикурил.

Повернув голову, он рассматривал большой старинный особняк, находившийся на холме. Яркое апрельское солнышко приветливо освещало высокий фасад здания. Теперь оно принадлежит ему! От внезапного волнения. Андре стало трудно дышать. Да, такая усадьба свидетельствует о его успехе, о его богатстве. Он действительно разбогател!

Приобретение дома Лантье значило для него больше, чем успешный бизнес в Греции. Много больше, чем его внушительная репутация в Афинах. Андре боялись и уважали многие конкуренты. Воистину он был акулой обувного бизнеса.

Но здесь совершился его маленький личный триумф.

– Мать унизили и выгнали. Совершенно противозаконно. – Его голос дрогнул, в глазах светилась скорбь и боль.

Врач, обследовавший мать, сказал ему, что она не смогла восстановиться после стресса, испытанного ею во время работы у Лантье. Больше всего Андре печалило то, что Урсула не дожила до торжества справедливости. Он безутешно оплакивал ее смерть и дал обет отомстить за ее унижения.

– Мы были связаны с мамой единой цепью событий, изменивших наши жизни. – Он прищурил глаза. – Мы прошли через ад. Я тогда учился в школе, и мне приходилось работать на обувной фабрике в ночную смену. Владелицей фабрики и дома была Ирен Лантье.

Он минуту поколебался. Стоит ли говорить про это Беатрис? Но потом все-таки продолжил:

– Ирен выгнала меня с фабрики за воровство. Она выставила меня вором, хотя я не был ни в чем виноват. Она и ее внучка Эжени были в сговоре! – Андре с трудом выдавливал из себя слова. Было похоже, что он едва сдерживается от гнева, будто вновь переживая стыд и отвращение, испытанные когда-то. Его гордое лицо исказила злобная гримаса.

Беатрис невольно отпрянула, столкнувшись с новой, темной стороной его натуры.

– Я заставлю их извиниться за все, что они сделали, – продолжал он сердито. – Я обещал матери очистить наше имя от клеветы. Это все, что тебе необходимо знать.

– Месть? Это так на тебя не похоже, – рискнула заметить Беатрис.

– Ты не представляешь, через какие унижения они заставили меня пройти. То, что я испытал, в сто раз хуже физической боли. Это все равно что быть прокаженным. Мне наплевали в душу. – Он перевел дыхание, чтобы прийти в себя. – И внучка хороша. Подложила мне деньги, пропавшие у рабочих. Их заработок за выходные. А потом объявила меня вором.