— Она должна сказать это, — произнёс Симон Маг. Его голос был таким же тёплым и грустным, а ещё таким же предательским, как я помнила. Я поверил однажды, так сильно, и была так сильно предана. — Иоанна, моя дорогая? Ты ведь хочешь пойти домой?
«Домой», подумала я с пронзительной скорбью. Не было больше никакого дома, только мошеннические улыбки Симона или более резкая, но и более честная любовь Двенадцати и Одного. Я никогда не смогла бы стать одной из них, даже если бы полностью вышла из тени.
Но я никогда не смогу вернуться к Симону Магу. Никогда больше.
— Уходи, — сказала я. Прозвучало совсем не так сильно, как я хотела. — Оставь меня.
Иуда поднял меня на руки, и пока он нёс меня внутрь, я ощутила, что тени пусты. Симон исчез, растаял как кошмарный сон.
Я совсем ослепла; то, что мы уже внутри дома я поняла только по внезапному чувству облегчения на коже и бормотанию голосов вокруг. Пётр призвал к порядку и рассказал о Симоне Маге; слова уплыли вдаль, когда Иуда унес меня в чулан, где лежала моя постель. Кто-то следовал за нами; я слышала звук его шагов позади. Иуда положил меня на одеяла и отвёл потные волосы от моего лица.
— Она больна, — произнёс он через плечо наблюдателю. — Позови мастера.
— Нет, — я схватила его за руку. — Не надо, я поправлюсь, дайте только время. Это просто солнце.
Тот человек издал горловой звук отвращения. Я узнала его, даже не видя: Иоанн, видящий своими ледяными глазами так много и так далеко.
— Оставь её, — велел Иоанн. — Мы должны сообщить о том, что она сделала.
Рука Иуды отпустила мой лоб, когда он повернулся.
— И что же она сделала, кроме того что отказалась от ложного мессии? Не начинай снова. Иоанна, хочешь воды?
Он забыл, что я разлила воду на булыжники двора. Я изобразила улыбку и покачала головой. После пытки солнцем я чувствовала себя вялой и растерянной.
— Спасибо, мне нужен только отдых, — сказала я. Он легонько пожал мою руку и встал. — Иуда, я… я не приводила его сюда. Я ни за что не хотела бы, чтобы он здесь появился.
— Я знаю, — ответил он. — А теперь отдыхай.
Я отвернулась лицом к стене и слушала, как они уходят.
Прошло несколько часов, заполненных приглушенным гулом жаркого спора снаружи. В моих глазах немного прояснилось. Я уже различала цвета, хотя они и казались блеклыми и припорошенными пылью. Потребуется несколько суток, чтобы восстановиться окончательно, но я уже видела достаточно хорошо, чтобы разложить по порядку хранившийся рядом со мной скудный скарб. Я расставляла запечатанные фляги с маслом, когда кто-то постучал по каменной стене около моей двери. Я раздвинула занавес и обнаружила Джеймса, стоящего с опущенной головой и избегающего моего взгляда. Он был невысокого роста, жилистым и сильным, всегда готовым посмеяться. Мне он всегда нравился, и я верила, что нравлюсь ему — насколько человеку могла нравиться вдова с глазами полными ядовитого голода.
— Тебя зовут, — сказал он и отвернулся. Я наблюдала, как быстро он уходит прочь, втянув голову в плечи, и с упавшим сердцем поняла, что гостеприимство для меня исчерпано.
Путь был, разумеется, недолгим — всего один короткий коридор, но тишина, которая поприветствовала мой приход, заставила его казаться намного длиннее. Все Двенадцать сидели в неровном кругу. Иуда оставил мне место рядом с собой и я смиренно стала на колени на плотно утоптанный пол.
— Братья, — сказала я, склонив голову. Двенадцать, и никаких признаков мастера. Я видела его недавно, и во время этой краткой встречи его взгляд был устремлён куда-то невероятно далеко. Возможно, он опять ушел. Я с трудом могла представить встречу Двенадцати без него, но он конечно же, пришёл бы, если б смог. Конечно.
— Она скромна, — сказал Пётр одобрительным тоном. — Она знает своё место. Какой от неё вред?
Я опустила руки на бедра и опустила на них взгляд. Никакой гордости, не сейчас, Иоанна. Гордость — твой враг.
— Она вызывает отчуждение в нашем братстве, — заявил Иоанн. Ах, Иоанн, я знала, что это ты, я знала. Дело не в обычной ревности, или страхе. Иоанн был защитником, и сейчас вёл более высокий бой чем это. — Вы все знаете, о чём я говорю. Как мы можем учить правде, когда у наших врагов такая плодородная почва для того, чтобы сеять ложь? Мы ведь и вправду держим женщин в своём доме — её и Марию Магдалину, женщин в лучшем случае сомнительных достоинств! Как мы можем прекратить лживые наветы, если не устраняем их причину?
— Другое дело, если бы она была чьей-нибудь женой, или хотя бы сестрой, — поддакнул Симон Пётр. Его голос был удивительно гладким и спокойным для великана, покрытого шрамами за годы работы в море. Не тот человек, которого я желала бы видеть своим врагом. — Но одинокая женщина, даже вдова, вряд ли может избежать подозрений. Будем справедливы: иногда одной лишь правды недостаточно.
Читать дальше