Роксана Лонгстрит: Вино веры

Я оттолкнула прочь драгоценные болезненные воспоминания и заскребла усерднее. На меня упала прохладная тень и скосив глаза, я увидела опустившуюся рядом со мной сестру Эме с бельём для стирки в руках.

— Я подумала, что смогу найти тебя здесь, — сказала она. Она не говорила со мной — ни с кем — в течение многих дней, занятых рутиной проповедей, исцелений, сна и работы. Вид у неё был измотанный, в руках появилась дрожь, которой не было раньше. — Как ты, Иоанна?

— Я в порядке, — ответила я. — А вот вы устали.

Она коротко хохотнула и опустила голову, замачивая одежду, скручивая, натирая её мылом. Вода была очень, очень холодной. Её пальцы приобрели синюшный оттенок и задрожали намного сильнее.

— Возможно, — признала она. — Возможно, всё кончено.

Я прекратила работу и повернулась к ней. Я путешествовала с нею почти год, не так уж и долго, как мне казалось. Год был ничем для меня, но для неё, пылающей настолько ярко, год был целой вечностью.

— Ты заметила вчера вечером? — медленно продолжала она. — Кое-что пошло не так. Я как будто… заблудилась. Я звала, но он не пришёл, была только я. Я одна.

Я заметила, и не только прошлым вечером. Иногда сестра Эме словно искала тот огонь, который прежде я видела в ней так ясно; робкая искра вместо пожарища. Иногда она опускалась до заученной скороговорки продавца. Наверное, следовало ожидать того, что усталость подкосит её дух. Даже ему был необходим отдых.

— Я боюсь, — продолжила сестра Эме. Она низко опустила голову, слёзы стекали по её щекам и капали на постиранную юбку. — О, сестра, что если это никогда не вернётся? Они приходят за чудом. За верой. Что, если мне больше нечего им дать?

Я забрала у неё стирку и высушила её ледяные руки подолом собственной юбки. Она положила голову мне на плечо. Я утешала её, мягко покачивая и поглаживая по голове. Мой бедный пророк, столь ярко горящий.

Что будет, когда свеча догорит?

Следовало подумать получше, прежде чем прийти и разрушить её веру.

***

Он появился из тени завитками тумана: простой трюк, которым он обычно впечатлял своих последователей. Я несла флягу воды по внутреннему двору, торопясь уйти с обжигающего солнца, но увидев его, замерла, не в силах вздохнуть. Солнечные лучи гигантскими ладонями давили на меня, мои руки сжимались вокруг тяжелой фляги. Я почти ослепла, но он выделялся, словно искра во мраке.

— Хорошая вода? — спросил Симон Маг, небрежно прислонившись к стене из грубого камня. Он выглядел почти спасителем: прекрасным, с широко распахнутыми глазами, наполненными ангельской нежностью. — Милая Иоанна, ведь наша небольшая размолвка не привела тебя в рабство к галилейскому плотнику? Что скажут люди?

— Уйди, — сказала я, не громко, потому что я не хотела быть услышанной мужчинами внутри дома. — Уходи, пожалуйста. Ты не имеешь права быть здесь.

— У меня есть право на всё. — Симон Маг выпрямился и поправил одежду. — Войди в тень, моя дорогая, прежде чем обгоришь настолько, что не сможешь исцелиться. Таким как ты не место на свету.

Солнце причиняло мне невыносимую боль, руки яростно тряслись, проливая воду мне на одежду. В глазах потемнело, но я различала, как он протянул ко мне руку. Указывая. Командуя.

— Нет! — фляга выскользнула из моих рук и разбилась о камни. — Симон, я ушла от тебя! Ты не имеешь права!

— Он оставил тебя блуждать между светом и тьмой, — продолжал Симон. — Вернись туда, где тебя любят, где твоё место. Не убегай больше, Иоанна.

Я опустилась на колени, словно вуалью укрыв вспотевшее лицо седыми волосами, и попыталась обратиться к своей вере. В присутствии Симона она скукожилась и исчезла.

А затем Иуда спросил:

— Ты, чего тебе здесь надо?

Я подняла голову, но из-за солнечной слепоты увидела лишь размытую фигуру. Он знал Симона Мага, конечно, как и все они. Я думала, что он позовёт на помощь, но он вышел в наружу.

Один.

— Свою собственность, — мурлыкнул Симон; я услышала злобное веселье в его голосе. — Малец, беги и скажи своему хозяину, что я пришёл припасть к его королевским ногам.

— Он не придёт.

— Нет? Тогда я возьму то, что принадлежит мне и уйду. — Он снова протянул ко мне руку и щёлкнул пальцами. — Вставай, Иоанна.

Мужские руки обняли меня. Иуда. Он дрожал, хотя и не настолько сильно, чтобы Симон заметил; испуганный, но готовый рискнуть всем, несмотря на страх.

— Во имя Божие, убирайся! — крикнул он. Его слова вызвали движение внутри дома; я услышала шорканье сандалий по камням внутреннего двора и поняла, что к нам присоединились другие, готовые к борьбе. Кто из них? Возможно, добросердечный как всегда Пётр. Иоанн, с холодным, решительным взглядом, всегда готовыми к конфликту.