Шэрон Кендрик - Возвращение домой

Он купил машину, расплатившись наличными, к радости Джеффа, а на следующий день прислал ей цветы в знак признательности за помощь. С чувством вины она зарылась лицом в розовато-лиловые цветы и вдохнула их тонкий аромат. Но она оставила букет на работе, не решившись забрать его домой: ведь мать могла поинтересоваться, откуда он. А на следующий день цветы завяли.

Она была растеряна. Дрю работал так много, что они почти не виделись. Ей шел двадцать первый год, и жизнь представлялась ровной прямой дорогой. Поэтому, когда Марко однажды предложил ей коктейль после работы, она неожиданно заколебалась:

— Даже не знаю…

— У вас есть молодой человек?

Она подняла левую руку и торжественно ответила:

— Жених.

— Может быть, я должен спросить у него разрешения?

— Нет, только не это! — пылко возразила Шелли.

Он пожал плечами.

— На следующей неделе я возвращаюсь в Италию. Возможно, я позвоню вам, когда в очередной раз буду здесь. Вам не трудно будет приехать в Лондон?

Да ей легче слетать на Марс! Она никогда больше не увидит Марко. Так что же плохого в том, чтобы всего лишь принять приглашение на коктейль?

Прежде ей не приходилось бывать в «Западном». Отель располагался на противоположном конце города, и посещать его могли только самые богатые приезжие — даже при том, что блеск его с годами тускнел.

Марко провел ее к столику, откуда открывался потрясающий вид на море, и от этой панорамы, от запаха кожаных кресел, от ледяного шампанского у нее закружилась голова.

На обратном пути Марко притормозил на некотором расстоянии от дома Шелли, и, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, ей показалось, что она смотрит фильм о какой-то другой женщине. Она сказала себе, что ею движет чистое любопытство, и подставила губы. До тех пор целовал ее только Дрю.

Но оказалось, что это как шоколад: невозможно остановиться. И ей потребовалась вся сила воли, чтобы вырваться из его объятий и побежать к дому. Лай Флетчера терзал ее уши, а щеки онемели от ощущения вины.

И она не заметила темную фигуру, скрытую тенью деревьев…

Воспоминания развеялись подобно сновидению. Шелли взглянула на часы и поняла, что стоит на пустынном пляже почти час. Действительно ли Дрю недавно был здесь, или он тоже ей пригрезился?

Она медленно побрела по дороге к своей машине, чувствуя себя опустошенной, как выдохшееся шампанское.

Неужели она могла думать, что время сделало ее равнодушной к нему? Или — что еще хуже — она воображала, как он обнимет ее и станет говорить, что никогда ее не забывал?

Дом показался Шелли меньше, чем он был в ее памяти. И куда более запущенным. Краска с оконных рам облупилась, а сами окна выглядели такими пыльными, как будто сошли с первого кадра ролика, рекламирующего моющее средство. Но трава перед домом аккуратно подстрижена, в углах не видно сорняков. А это кто мог сделать? — поразилась она, доставая из машины сумку с покупками.

Чтобы войти в дом, ей пришлось с силой толкнуть дверь, так как на полу скопилась куча пожелтевших рекламных проспектов. Она содрогнулась. Внутри было холодно — до горечи холодно, и в ноздри ударил резкий, нездоровый запах сырости и пустоты.

Она миновала прихожую, прошла в небольшую гостиную и огляделась. Тоска по прошлому заползла в ее душу. Везде, где только возможно, стояли фотографии, изображающие Шелли в разные периоды ее жизни.

Вот она круглолицый младенец, завернутый в одеяло и выглядывающий из колыбели. Вот на пляже малышка сосет палец и таращится в объектив. А вот ее первый школьный день: она держится уверенно и гордо, хотя форма ей велика. А вот долговязый, угловатый подросток — девочка на пороге юности.

Однако дольше всего ее взгляд задержался на снимке, где она была вместе с Дрю. Вероятно, фотография была сделана в период их помолвки: его рука свободно лежала на ее плече, смотрели они не на фотографа, а друг на друга — и смеялись от счастья.

Шелли закусила губу, повернулась, быстро вышла из комнаты и поднялась на второй этаж в свою спальню.

Там тоже ничего не изменилось. Ни единой мелочи. Белый, украшенный розовыми бутонами плед все так же лежал на ее узкой, одинокой кровати. Кактус, который привез ей Дрю, по-прежнему стоял на подоконнике. Даже ленточка, которой он был обвязан, сохранилась, хотя уже поблекла.

Шелли выглянула вниз, в сад, составлявший когда-то гордость ее матери, и обомлела. Он был так же опрятен и ухожен, как и лужайка перед входом, и вид его составлял резкий контраст с царящим в доме запустением.