Кэтти Уильямс - Околдованная ловеласом

– Но так случилось. И ты вместо того, чтобы быть со мной откровенной, предпочла выдумывать небылицы о себе.

Чейз услышала в голосе Алессандро скрытое презрение с налетом недоумения и внутренне содрогнулась.

Ей хотелось крикнуть ему в лицо, что он понятия не имеет о том, о чем она думала тогда, каково ей было притворяться, но она сдержала себя. Да, она вынуждена отвечать на вопросы Алессандро, но делать это надо бесстрастно, демонстрируя полную отстраненность и равнодушие, по его же собственному примеру. Она постарается сохранить, насколько это окажется возможным, чувство собственного достоинства. А слезы… Слезы будут потом.

– Я была очень молода, Алессандро. И просто… поддалась искушению выдать себя за кого-то, кем не являлась, придумав историю такой жизни, какой мне всегда хотелось.

Алессандро снова ощутил непрошеный укол жалости и сострадания при мысли, что пределом мечтаний Чейз была семья всего лишь среднего класса. Но он быстро подавил в себе всякий намек на сочувствие, чтобы оно не укоренилось в нем. Суть-то в том, что Чейз была неисправимой лгуньей, которой нельзя доверять и на которую невозможно положиться. Он пришел сюда, чтобы добиться от нее правды вместо недомолвок и умалчивания, а что получил? О, очень многое!

– Когда мы улетали в Италию, одна из знакомых из прошлого оказалась в аэропорту. Она сфотографировала нас с тобой на телефон и выложила снимки в соцсети. Брайан увидел фотографии, отметил чемоданы от «Луи Вюиттон», лимузин с водителем… и заявился ко мне домой, чтобы шантажом вымогать у меня деньги. Он грозился рассказать моим коллегам о моем прошлом… А это означало бы конец моей карьеры. Он мог сделать и еще много чего похуже…

Чейз постаралась, чтобы ее голос звучал невыразительно и бесстрастно.

– Он ждал меня у дома, когда мы вернулись из Италии.

Алессандро почувствовал, как его окатила волна ярости. Вполне логичная реакция человека на ситуацию, когда какой-то подонок поджидает в засаде свою беззащитную жертву.

– Он сказал, что ему нужны деньги… Вот я и попросила их у тебя. Совсем не хотелось этого делать, но если бы ты одолжил мне деньги, я вернула бы тебе их все, до последнего пенни.

– Из доходов от той работы, с которой ты только что уволилась? Почему ты так поступила, Чейз?

– Я подумала, что в данном случае лучше отказаться от должности самой…

– Если бы ты объяснила мне все как есть, я, скорее всего, одолжил бы тебе эти деньги.

Чейз пожала плечами:

– Брайан вернулся бы снова за очередной подачкой. С моей стороны это было глупостью… Но в моменты паники мы все иногда совершаем не совсем умные поступки.

– Он не вернется.

– Сейчас я это понимаю. И… очень благодарна тебе за то, что припугнул его и выпроводил. Послушай, Алессандро, я понимаю, что ты ненавидишь меня за прошлое, что ты шокирован только что увиденным и услышанным…

– А ты предпочла бы, чтобы в моей памяти навсегда сохранился художественный вымысел, да? – Она неохотно подняла на него взгляд. – Что еще тебе хотелось бы увековечить? Ничего? Тогда осталась последняя вещь, которую мне необходимо прояснить.

– И что это за вещь? – нерешительно спросила Чейз. Она смотрела, как Алессандро медленно склоняется к ней, и прикрыла глаза, уловив его такой знакомый запах.

– Вот это… – Его рот обрушился на ее губы яростным, карающим поцелуем. И Чейз беспомощно уступила, понимая что не должна была этого делать. Разве можно чувствовать неодолимую, малодушную похоть, безудержную тягу к мужчине, который ничего, кроме презрения, к ней не испытывает? А где-то в затылке рефреном отдавалась мысль, что это же в последний раз она чувствует его губы на своих губах.

Алессандро поставил Чейз на ноги, подняв со стула, и непонятно каким образом они оказались на диване, все еще в объятиях друг друга. С трудом дыша, она не остановила его, когда он в нетерпении начал расстегивать пуговицы на ее блузке. Услышав треск, она поняла, что пару из них он просто оторвал. Чейз желала Алессандро сильно, до дрожи. Какая уж тут гордость?! Она всем своим существом ощущала необходимость физического единения их тел. Чейз теребила пальцами рубашку Алессандро, стараясь распахнуть ее и прижаться к его груди, и застонала, когда это в конце концов удалось сделать. Ее соски напряглись, царапаясь о кружево бюстгальтера. Алессандро немного приподнял ладонью одну грудь и высвободил ее из чашечки, захватил ртом розовую горошину и стал дразнить языком.