Пенни Джордан - Ночь, которой не было

Джонатан был сыном одного из владельцев фирмы. Все воспитание и образование должно было подготовить его к тому, чтобы рано или поздно занять кресло отца. Это был высокий блондин двадцати шести лет, самоуверенный и умеющий очаровывать. Он просто ослепил ее… Николь чувствовала прямо-таки благоговение и, ясное дело, тут же в него влюбилась.

По своей наивности она полагала, что и он влюблен в нее, но затем пришел тот роковой день, когда она случайно услышала разговор, полностью изменивший ее дальнейшую жизнь.

Николь торопливо закрыла глаза. Дрожь пронзила все тело.

Мирный пейзаж, окружавший ее, исчез, и вдруг она снова оказалась в маленьком пыльном чуланчике фирмы «Матьесон и Хендри», где хранились канцелярские принадлежности.

— Ну, разумеется, она меня нисколечко не интересует, прелесть моя… Как только ты могла подумать такое?

Николь замерла. Она сразу узнала голос Джонатана. Шок оттого, что он обратился к кому-то еще «прелесть моя», заговорил этим особенным, ласковым голосом, которым, как она полагала, разговаривал только с ней, — этот шок был настолько силен, что она не в силах была пошевелиться и застыла на месте, держа в руках пачку бумаги для копировального аппарата, за которой ее прислала в кладовку начальница. Николь чувствовала, что не может сдвинуться с места, словно ноги ее приросли к полу.

Джонатан стоял в коридоре, как раз за дверью кладовки. Очевидно, он и понятия не имел, что Николь находится так близко. Но ведь Сьюзен Ходжес прекрасно об этом знала… Не могла не знать, ведь она слышала, как миссис Эллис велела Николь сходить и принести пачку бумаги.

— Ну и что, ведь ты повсюду появляешься с ней! — ответила Сьюзен.

— Только потому, что ты была занята, моя хорошая. Ну, давай, кончай дуться, я говорю тебе чистую правду. Неужели ты действительно вообразила, что меня может заинтересовать такая скучная, бесполая особа, как наша маленькая святоша? Господи помилуй, да ведь она даже целоваться не умеет!.. Не то, что ты!

Николь услышала смех, за которым последовал звук поцелуя — ошибки быть не могло.

Она почувствовала тошноту и гнев одновременно. Отчаяние с такой силой сжало ей сердце, что пришлось стиснуть кулачки, чтобы не расплакаться. Ярость и гнев, гнев на Джонатана и на саму себя, нахлынули на нее. И если бы Джонатан внезапно оказался перед ней, она, вероятно, ударила бы его.

До чего же она была глупа, полагая, что Джонатан влюблен в нее, и уважает ее, и любит, а в действительности они со Сьюзен Ходжес… Ох уж эта первая красотка фирмы, — хорошенькая блондинка с вытянутыми трубочкой, как у рыбы, губами! Ее наряды всегда кажутся слишком тесными, а хихикает она чуть громче и чуть дольше, чем остальные.

Если бы кто-нибудь намекнул Николь, что Джонатан крутит любовь с Сьюзен, она бы тут же принялась отрицать столь кошмарный навет, уверенная, что Джонатан терпеть не может таких девиц, как эта Сьюзен.

До чего же она была наивна!

— Так, значит, ты не пригласил эту чопорную жеманницу на банкет? — послышался голос Сьюзен.

Он расхохотался.

— Да, что ты! Держу пари, у тебя припасено кое-что потрясающее на сегодняшний вечер, признавайся, Сьюзи! Что-нибудь такое очень смелое и откровенное…

— Вот подожди — и увидишь! — лукаво откликнулась Сьюзен и добавила: — Конечно, ты всегда можешь заглянуть ко мне домой пораньше, чтобы увидеть все первым.

Они рассмеялись и, продолжая смеяться, двинулись прочь по коридору. А Николь все стояла в кладовке, по-прежнему охваченная отчаянием.

Верно, Джонатан не приглашал ее составить ему компанию на банкете в честь дня рождения его отца, но она была уверена, что это само собой разумеется… Она даже купила себе новое платье ради такого случая, заручившись сначала согласием и советом мамы, чтобы Джонатану не было стыдно за нее.

Это платье было очень изящным и скромным — из темно-синего бархата, с маленьким круглым воротничком и длинными рукавами. Внезапно Николь с горечью поняла, что и в этом платье она будет выглядеть «бесполой и скучной», как сказал о ней Джонатан.

Слезы затуманили ей глаза. От потрясения и отчаяния она чувствовала тошноту, обжигающий гнев овладел ее душой — гнев и желание доказать Джонатану, доказать кому угодно, что она вовсе не такая, какой он ее считает, что и она может быть столь же яркой и желанной, как все Сьюзен в мире, вместе взятые.

Позднее она много раз думала: не нашло ли на нее какое-то затмение, нечто вроде временного помешательства, и не оно ли заставило ее вести себя так странно? Ясное дело, никогда раньше она не поступала так, и едва ли можно было ожидать, что и в будущем решится на подобные выходки.