Пенни Джордан - Ночь, которой не было

И в ту же секунду он отозвался на этот безмолвный призыв, обнимая ее, и прижимая к себе, целуя шею, лаская плавную линию плеч. Казалось, везде, где его губы прикасались к ней, ее кожа загоралась чувственным огнем, и одежда превращалась в преграду, терпеть которую больше не было сил. Ей так хотелось, чтобы он ласкал ее, что, когда кончик его языка пробежал по ее губам, она застонала. Это был едва слышный, почти жалобный стон, но, услышав его, Мэтт вновь поцеловал ее — так крепко, что наслаждение закружило ее в сладостном водовороте блаженства, от которого она вдруг выгнулась дугой, стремясь еще теснее прижаться к Мэтту.

Николь захотелось самой ласкать его, целовать, наслаждаться его телом… Когда он оторвался, наконец, от ее губ и приник к нежной ямочке у основания шеи, она вновь застонала.

Его руки прикоснулись к ее груди, и она почувствовала страстное желание снять разделяющую их одежду. Однако он сам догадался, прочитав ее мысли: осторожно протянул руку и расстегнул молнию у нее на спине. И вот уже, повинуясь движению его руки, тонкая ткань соскользнула с ее плеч, и он хрипло пробормотал:

— Если бы тогда, в день нашей первой встречи, мы были с тобой близки, я бы начал вот так, — медленно и осторожно, стараясь не напугать тебя и не потерять голову по твоей вине… — Мэтт гладил ее, нежно сжимая груди, затем нашел предательски напрягшиеся соски и принялся водить по ним пальцем, шепча: — И ты бы почувствовала именно то, что чувствуешь сейчас, и твое прекрасное, женственное тело желало бы близости так же, как сейчас. Я понял бы, что тебе еще неизвестна эта близость, которой я хочу, неизвестно желание, которое заставляет мужчину ласкать тело женщины, ласкать не только руками, но и губами, и языком…

Говоря это, он осторожно снял с нее тонкий шелковый бюстгальтер, и в полумраке комнаты ее кожа показалась ему полупрозрачной, словно светящейся изнутри, а темные, болезненно напрягшиеся соски безмолвно молили о близости, которую он только что обещал.

— И ты смотрела бы на меня именно так, как сейчас смотришь, и твое тело выглядело бы сплошным искушением, и у меня не хватило бы сил сдерживаться, и я бы притронулся к твоей груди… попробовал ее на вкус…

Николь чувствовала, как волны восхитительной дрожи пробегают по ее телу, а Мэтт осторожно склонился, нежно лаская и целуя шелковистую белую кожу.

Страстное, неудержимое, неистовое желание вдруг зародилось в ней, необоримое желание откинуться назад, обнять его голову, прижать ее к груди, пока… Казалось, каждая клеточка ее кожи начала источать обжигающий жар, и сдавленное рыдание вырвалось из горла. Хотя она и пыталась справиться со своими инстинктами, не поддаваться им, но Мэтт, похоже, почувствовал ее желание, и его губы немедленно обхватили сначала один напрягшийся сосок, а затем другой, и он осторожно, а затем все смелее и жарче целовал их, пока не почувствовал, как наслаждения охватывает все ее тело.

Потрясение от нахлынувших ощущений было так велико, что она слабо вскрикнула. Это был почти резкий, удививший ее саму звук, и Николь почувствовала, как тело ее выгибается дугой, словно она приносит себя в жертву еще неведомому, но неизъяснимо сладостному языческому обряду.

— Ты прекрасна, как ты прекрасна! — услышала она возглас Мэтта. И это прозвучало словно хвалебный гимн, словно он хотел воспеть в стихах ее тело. Николь показалось, что вокруг них заплескались волны теплого, возбуждающе чувственного моря, медленно, но неотступно несущие их к блаженному освобождению.

И когда ее страстное желание ответить ему с такой же нежностью захватило ее всю, Николь попыталась оттолкнуть его и объяснить… Но он обнимал ее, целуя, прося извинить, если испугал ее или причинил ей боль. И она опять лепетала, что ей хочется прикоснуться к нему, понять, так ли его тело отвечает ей, как ее тело отзывается на малейшее его прикосновение.

Наконец Мэтт все понял. Он взял ее руку и поднес к своей рубашке, помогая расстегнуть пуговицы. Он слабо застонал, когда она прижалась губами к его мускулистой груди, очарованная гладкой кожей и гулким стуком его сердца. Ей хотелось знать, будет ли его плоть отзываться на ее ласку, и она благоговейно застыла, почувствовав, что так оно и есть, зачарованная и потрясенная.

В восемнадцать лет такое неистовство страсти испугало ее, но сейчас ей уже не восемнадцать и она вовсе не напугана…

— Еще немного, и пути назад уже не будет, ты ведь понимаешь, да? — охрипшим от возбуждения голосом предупредил ее Мэтт, когда она потянулась, расстегивая ремень на его брюках.