Памела Кент - Шанс для влюбленных

С одной стороны камина стоял ящик с поленьями, а с другой, наслаждаясь теплом, свернулся в корзинке старый кокер-спаниель. Ким нажала кнопку звонка на столе из орехового дерева, чтобы ей принесли чай, обещанный экономкой, и через несколько минут горничная внесла поднос.

Ким заметила на столе пишущую машинку и осталась ею очень довольна: девушка была знакома с этой маркой, и к тому же это была самая последняя модель, работать на которой сплошное удовольствие.

Несомненно, думала она, прихлебывая чай и глядя вокруг, у семейства Фабер были средства сделать свою жизнь приятной и удобной. В этом доме богатство бросалось в глаза, свидетельства его были повсюду. Создавалось впечатление, что Мертон-Холл — безукоризненный механизм, однажды запущенный твердой рукой. Каждый был на своем месте и должен был безупречно выполнять свою работу. Иначе и быть не могло. И управлял всем этим мистер Фабер.

Каким же он был человеком, если заставлял свою мать посылать секретные послания только что приехавшей секретарше и вызывал выражение такого страха на лице той женщины, которая назвалась Траунсер?

Ким задумчиво бродила по комнате, разглядывая картины на стенах, а спаниель похрапывал в своей корзине, когда высокая застекленная дверь на террасу открылась, впустив порыв холодного воздуха и мужчину с собакой.

Пес был юной копией кокера в корзине; он уже собирался пойти поздороваться со своим приятелем, но тут заметил Ким и кинулся к ней. Лапы у пса были грязные, дружелюбие било через край, и через несколько секунд девушка была измазана с ног до головы.

— Назад, Маккензи! — приказал мужчина, и звук его голоса напомнил Ким щелканье хлыста. Он шагнул вперед, поймал пса за ошейник и выставил за дверь в коридор. — Иди, пусть тебя вымоют, — скомандовал он. Собака у камина протестующе заскулила.

— О, уверяю вас, ничего страшного… — начала было Ким, как вдруг у нее появилось такое чувство, словно температура в комнате упала на несколько градусов и ее слова застыли в холодном воздухе.

— Неужели? — с ледяной вежливостью произнес мужчина, размотал теплый шарф на шее и бросил его вместе с перчатками на столик. — Извините, я забыл, что вы должны были приехать. В противном случае я не стал бы врываться сюда подобным образом. Эта комната теперь ваше рабочее место.

— Да, я так и поняла со слов экономки.

— Я — Гидеон Фабер. — Он не протянул ей руки, только окинул быстрым, пристальным взглядом.

Ким стало очень неуютно. Этот человек производил странное впечатление.

И вдруг ее озарило… Все дело было в его глазах. Они были голубовато-серые, суровые и холодные, как северное небо. У Ким по спине мурашки забегали. Ей еще не приходилось общаться с человеком, в котором было столько высокомерия.

Она поняла это, когда он выставил за дверь пса, когда и не подумал извиниться за доставленные собакой неудобства, когда проигнорировал поскуливание у камина… И по его резкой, отрывистой манере говорить. И записка, которую ей прислала его мать, — умоляющая записка… она сказала обо всем заранее.

Но, несмотря на это, он был очень привлекателен — высокий, элегантный, с резко очерченными чертами лица, темно-каштановыми волосами, слегка загорелый, с густыми черными ресницами — потрясающими ресницами, — которые привлекали внимание к ледяным серым глазам. Впечатление не могли испортить ни грубый твидовый пиджак для верховой езды, ни старые вельветовые брюки.

— Насколько я понимаю, вы — мисс Ловатт? — осведомился Фабер. — Агентство не решило в последний момент прислать кого-нибудь другого? Иногда у них бывает подобная привычка.

— Нет, — ответила она, — я — Ким Ловатт.

— Ким? — Его брови удивленно изогнулись.

— Моя мать была поклонницей Киплинга.

— Понятно, — произнес он, подошел к письменному столу и дотронулся до печатной машинки. — Вам знакома эта модель?

Ким кивнула:

— Она гораздо более современная, чем все те, на которых мне приходилось работать раньше, и я уверена, что она мне понравится. Работать на ней будет сплошным удовольствием.

— Мне придется поговорить с вами о моей матери, — сказал Фабер. — Она не инвалид, но ей не разрешается утруждать себя больше, чем позволяет доктор. Он навещает нас раза два в неделю, чтобы приглядывать за ней, но во всем остальном она ведет нормальную жизнь.

— Но она все же больна? — предположила Ким.

Гидеон Фабер не стал подтверждать этого. Он продолжал объяснять ей ситуацию таким тоном, будто предмет обсуждения не имел к нему абсолютно никакого отношения.